Руслан Сулейманович Бзаров

Система национального образования — важнейшее условие существования и развития национальной культуры в современном обществе. Республика Северная Осетия — Алания переживает период формирования перспективной языковой и образовательной политики. Подготовлены и прошли предварительную апробацию проекты Закона о языках и Государственной программы «Осетинский язык». Принята Концепция осетинского национального образования, в сентября 2004 г. начался экспериментальный этап ее осуществления.  

В Республике Южная Осетия завершается разработка «Программы развития осетинского языка», в которой будут сформулированы основные принципы государственной политики, направленной на образовательную поддержку и расширение общественных функций осетинского языка.  

Создание политико-правовой, институциональной и даже материально-технической основы национального образования вряд ли возможно без обращения к актуальным аспектам культурного опыта. Чтобы избежать повторения допущенных в прошлом идеологических и организационных ошибок, неизбежно приходится определять значение и место предлагаемых решений в историческом контексте развития нашего общества и его культуры. Для этой практической цели и были написаны в 1994 г. очерки, предлагаемые вниманию читателей.  

Историография истории народного образования в Осетии — Алании не отличается особой обширностью и не включает специальных исследований по истории национальной школы.  

Первые работы по истории образования в Осетии вышли в периодической печати (196; 164; 151; 124; 128; 195; 153; 194), они посвящены отдельным учебным заведениям и опыту развития школьного дела в XIX в.  

Советская литература по истории просвещения и педагогической мысли дореволюционной Осетии накопила значительный источниковый материал, создала достаточно полную картину состояния народного образования в Осетии XVIII — начала XX в. (159; 192; 181). Все предшествующие достижения были обобщены М. С. Тотоевым (186). В его работе, а также в соответствующих разделах академической «Истории Северо-Осетинской АССР» (изданной в двух редакциях: 172; 173) история образования рассматривается в тесной связи с общественным движением. Однако, совмещенное с классовым подходом, это достоинство превращается в недостаток: идеологические ориентиры диктуют предвзятый отбор фактов, не позволяют объективно оценить деятельность администрации, заслуги и взгляды крупных деятелей просвещения.  

Работы, рассматривающие проблемы истории народного образования в масштабе кавказского региона (186; 178; 165), не уделяют Осетии сколько-нибудь значительного внимания.  

Последовательным изложением истории системы просвещения с середины XVIII до середины XX в. отличается монография X.С. Черджиева (200) — она остается лучшим сводом основных фактов, в ней представлены важнейшие вехи развития школьного дела в Осетии.  

Некоторые сюжеты из истории национальной школы получили отражение в работах (188; 187; 161; 180; 191; 199; 167; 189; 190), посвященных истории культурного строительства, отдельным периодам в истории народного образования в Осетии.  

В целом существующая литература освещает основные этапы истории национального образования в Северной Осетии. Однако общей чертой опубликованных к настоящему времени работ является их идеоло-гичность. Все еще отсутствует объективный анализ истории становления и развития советской осетинской школы, не сделаны выводы, необходимые для строительства национальной школы сегодня. Преувеличение достигнутых успехов, замалчивание неудач, стремление утопить тему национальной школы в списке общих достижений народного образования — эти черты советской историографии были следствием ее зависимости от политической конъюнктуры (169:19). Они же предопределили формально-хронологический (по десятилетиям) принцип периодизации истории народного образования в Осетии (см.: 200) — в соответствии с общесоюзными этапами развития советской школы и педагогики (185:5–38). Остается невыясненным соотношение общего и особенного в истории национального образования в Осетии, неизвестна природа закономерностей,  

влиявших на судьбу осетинской школы, не определены хронологические границы существования и этапов развития национальной школы в Осетии.  

Изучение истории национального образования невозможно без ясного вычленения и строгой фактологической реконструкции процесса становления осетинской школы. Как и вся система народного образования в стране, национальная школа на каждом этапе своей истории занимала совершенно определенное место в структуре общественного развития и культурной эволюции. Политические, социальные, экономические, идеологические факторы, определявшие судьбу национальной школы, вряд ли случайны и, по-видимому, тесно связаны с общими особенностями разных периодов исторической жизни народа. Отсюда и главные задачи, стоящие перед автором:  

— восстановление фактической последовательности событий, связанных с историей национального образования в Осетии;  

— выявление политических и социокультурных закономерностей, влиявших на развитие осетинской школы;  

— периодизация истории национального образования, выявление главных тенденций в развитии осетинской школы на разных этапах ее существования;  

— определение роли осетинской школы в сохранении национально-культурной традиции;  

— обобщение исторического опыта развития национального образования в Осетии.  

Основной комплекс использованных источников составляют документы государственных и духовных учреждений, в ведении которых в разные годы ', находились школы Осетии, а также фонды научных организаций, принимавших участие в работе по строительству национальной системы образования.  

Другая группа источников — материалы учительских съездов и конференций, учебно-методические руководства и программы, подготовленные для осетинской школы на разных этапах ее существования.  

Самостоятельное значение имеют материалы из личных фондов деятелей культуры, науки и просвещения, их воспоминания и выступления в прессе.  

Два обстоятельства следует оговорить специально. Первое: осетинское национальное образование и осетинская школа — вовсе не одно и то же. Средняя общеобразовательная школа — базовое, но не единственное учреждение в полноценной системе национального образования. Вопрос лишь в том, существуют ли все остальные необходимые части этой системы. Очень часто оказывалось, что их забыли предусмотреть или не сумели создать.  

Второе: в силу слабой представленности в публикациях и замедленного продвижения архивных поисков юго-осетинские материалы советского времени не представлены в настоящей работе. Описана лишь общеосетинская координация культурных программ. Строительство же советской осетинской школы рассматривается на примере Северной Осетии. Сегодня работа продолжается, и есть надежда, что создание общей истории национального образования в Осетии — дело недалекого будущего.  

Образование — необходимая и естественная форма жизнедеятельности любого сколько-нибудь развитого общества. Наивное представление об Осетии XVIII в. как о стране бесписьменного и сплошь неграмотного народа происходит из идеологического арсенала имперской политической школы, создавшей эффективные историографические штампы и целостную систему денационализированного образования. В действительности же в горной Осетии, как и в некоторых других странах Кавказа, из-за крайней бедности природных ресурсов сложились специфические условия культурной, в том числе образовательной, деятельности.  

Осетинская культура не была исключительно традиционной уже в силу необходимости обслуживать достаточно развитые формы феодальных отношений и религиозных институтов. Несмотря на перерыв в собственной письменной традиции, которую некому было поддерживать после событий конца XIV в., осетины продолжали пользоваться письмом — прежде всего грузинским и арабским. Представители высших сословий (у некоторых территориальных групп — и средних слоев) имели возможность получать образование. Чаще всего для этого приходилось выезжать за пределы Осетии. Потомки средневековой аристократии из Центральной и Южной Осетии, например, могли получать образование при дворе картлийских царей: пожалуй, самые блестящие примеры такой образовательной траектории — Зураб Магкаев и Иван Габараев. Эпиграфика XVI-XVIII вв. из Северной Осетии не оставляет сомнений в наличии знатоков арабского письма. Интересно, что в последней трети XVI11 в., то есть сразу же после приближения к Осетии российских пределов, появились и широко известные — по причине их экзотической редкости — знатоки русской грамоты: вспомним достославного Карадзау Мамиева, прочитавшего куртатинцам приглашение, присланное Екатериной II.  

Известные сегодня источники позволяют предполагать, что с особой интенсивностью культурно-образовательные инициативы вырабатывались в первой половине и середине XVIII в., когда на фоне резкого обострения хозяйственных, социальных, политических проблем, феодальных междоусобиц и внешнеполитических конфликтов достигло апогея объединительное движение осетинских обществ (одним из его следствий стало присоединение к России). Напомню лишь о христианской проповеди и «апостольской» школе дигорского подвижника Петра-Парфения.  

В таком историческом контексте провозглашенная осетинским посольством в Петербурге цель-создание системы образования в Осетии — не может показаться ни удивительной, ни случайной, ни тем более утопической. За ней стояла всего лишь объективная и грамотная оценка культурного состояния и политических перспектив Осетии.  

Моздокская осетинская школа. Официальная история народного образования в Осетии нового времени начинается с Моздокской осетинской школы, открытой по императорскому указу от 27 сентября 1764 г. и просуществовавшей до 1790-х гг. (105:34; 173:207–208). Впервые вопрос об открытии государственной осетинской школы был поднят в ходе русско-осетинских переговоров 1749–1752 гг. в Петербурге (109: 341–347). Открытию Моздокской школы предшествовали также попытки обучения осетинских детей, предпринятые отдельными членами Осетинской духовной комиссии.  

Занятия в Моздокской школе открылись в 1766 г. Организация учебно-воспитательной работы возлагалась на Осетинскую духовную комиссию. Учащиеся жили на государственном пансионе, занятия с ними велись индивидуально. Число учеников в разные годы было различным и доходило до полусотни (157: 184; 200: 4). Начальный курс обучения проходил на родном языке. В инструкции Святейшего Синода специально подчеркивалось: «...стараться, чтобы ученики этой школы никогда не забывали своего природного языка» (196:157).  

Создание осетинской школы в Моздоке, начавшееся за целое десятилетие до международно-правового оформления присоединения Осетии к России, имело крупное политическое значение. Высшая российская власть, демонстрируя последовательное выполнение договоренностей, достигнутых в 1749–1752 гг., одновременно приступала к образовательной (а значит — идеологической) подготовке политической элиты для новой имперской территории.  

Вместе с тем, по утвердившейся в литературе оценке, Моздокская школа сыграла значительную роль в культурной жизни Осетии, «дав толчок дальнейшему развитию национального просвещения», в том числе —восстановлению письменности (173:208). Необходимость преподавания осетинского языка привела к созданию осетинской азбуки. Моздокский епископ Гай и священник Павел Кесаев (Генцауров) разработали систему осетинского письма на основе церковнославянской графики. Первопечатная осетинская книга — краткий катехизис — вышла в Москве в 1798 г.  

Духовные учебные заведения. В первой четверти XIX в. осетинский язык преподавался в Тифлисской духовной семинарии, где готовили священников и для осетинских приходов. Семинарский преподаватель осетинского языка Иван Габараев (Ялгузидзе) в 1802 г. разработал осетинскую азбуку на основе грузинской графики и составил осетинский букварь, изданный в Тифлисе в 1821 г. Тем самым были учтены как интересы большинства учащихся — этнических грузин, так и возможности семинаристов-осетин, изучавших грузинский язык и потому хорошо знакомых с грузинским письмом. За отсутствием иной учебной литературы по этому букварю начали учить детей и в церковных школах, созданных в Осетии в 1820-е гг. (173:262). Однако Осетия присоединилась к Российской империи в том числе для того, чтобы оградить себя от военно-политической и культурной экспансии со стороны Картли. Поэтому букварь Ялгузидзе был обречен, его использовали в течение 15 лет, на этом эксперимент по внедрению грузинской графики завершился с отрицательным результатом. Важнейшие социально-политические и культурные тенденции в жизни Осетии XIX в. предопределили выбор кириллической системы письма.  

В сентябре 1836 г. открылось Владикавказское духовное училище для детей «осетинских владельцев, старшин и некоторых сирот», из которых предполагалось подготовить «священнослужителей для осетинских приходов, чтобы до некоторой степени образованные священнослужители вместе с тем могли быть и учителями в приходских училищах» (182: 6). Предполагавшееся первоначально обучение детей с использованием грузинской графики было отменено уже в 1836 г. Осетинский язык в училище изучали, пользуясь новым алфавитом, разработанным А. М. Шегреном на основе русской гражданской графики. Конечно, совсем не случайно деятельность выдающегося языковеда была связана с Владикавказским духовным училищем, преподаватели которого оказали ученому большую помощь в скорейшем освоении осетинского языка. В 1844 г. из печати вышла «Осетинская грамматика» А. М. Шегрена с кратким осетино-русским и русско-осетинским словарем (172:178–179). В течение всей своей последующей жизни академик А. М. Шегрен был крупнейшим экспертом по осетинскому языку, рецензентом-редактором осетинских текстов.  

Учебные занятия во Владикавказском духовном училище проводились утром с 8 до 11 часов, днем с 14 до 16 часов. По сохранившемуся «Расписанию учебных часов», в понедельник утренние занятия посвящались «чтению по-русски», а дневные — «чистописанию по-русски». Соответственно, во вторник изучали «чтение по-осетински» и «чистописание по-осетински», в среду: «чтение по-русски» и «начала арифметики», в четверг: «чтение по-осетински» и «чистописание по-русски», в пятницу: «чтение по-русски» и «чистописание по-осетински», в субботу утром: «чтение по-осетински». Сугубо практические цели изучения осетинского языка явствуют из записи в том же расписании, предписывающей чтение по-осетински заменить законом Божьим, «когда усмотрено будет, что ученики удобно могут читать осетинские книги» (182:10). Владикавказское духовное училище закрылось в 1863 г. (160). За четверть века из его стен вышла целая плеяда деятелей осетинской культуры, подвижников народного просвещения.  

Светские школы. Посетив Кавказ в 1837 г., Николай I высказал мысль о создании школ «при штабах полковых и при линейных батальонах» (183: 24). Пожелание императора было исполнено в ходе дальнейшего расширения государственных школ на Кавказе. В мае 1848 г. во Владикавказе при Навагинском пехотном полку открылась школа военных воспитанников для детей из почетных сословий кавказских народов. Школе полагалось иметь «воспитанников из туземцев 30 и из русских 20» (182:46). Из тридцати горцев около двадцати составляли обычно дети из знатных осетинских фамилий (172:179). Учебная программа школы неизвестна. Вряд ли она противоречила общей тенденции, возобладавшей в школьном деле на Кавказе с середины 1840-х гг.  

В 1845 г. было создано Кавказское наместничество. Назначенный наместником М.С. Воронцов был сторонником региональной обособленности в развитии народного образования на Кавказе. Кавказский учебный округ, учрежденный в 1847 г., не был передан в ведение Министерства народного просвещения. Администрация наместника стремилась контролировать и школьную деятельность духовного ведомства (165:18–20). М. С. Воронцов считал необходимым преподавание местных языков и даже «непременное и безусловное обучение всех учащихся русских, по крайней мере, одному из туземных языков» (102: 126). В духе воронцовского регионализма выдержано и принятое в 1853 г. «Положение о военных школах при войсках Кавказской армии».  

В 1857 г. школу военных воспитанников передали Тенгинскому полку, который был расквартирован во Владикавказе взамен Навагинского. В 1861 г. школа Тенгинского полка влилась во Владикавказское горское окружное училище (182: 50–51), организованное в 1860 г. Основанные в годы окончания Кавказской войны и широких административных реформ на Кавказе, горские школы (их Устав принят в 1859 г.) были призваны готовить подрастающее поколение горцев к мирному служению российскому государству. На 1 января 1869 г. во Владикавказском горском училище было 167 пансионеров, в том числе русских — 75. Из 81 горца 68 были осетинами (167:11–12). Хотя по Уставу преподавание родного языка не предусматривалось, в 1864 г. в план учебных занятий ввели изучение осетинского языка. Сохранившаяся программа по осетинскому языку построена на изучении религиозных текстов, заучивании и переводе молитв и Библии (167: 14–24).  

В 1867 г. горское училище было преобразовано в реальную прогимназию. Преподавание осетинского языка, исключенное из общего учебного плана, продолжалось лишь для пансионеров-осетин до 1874 г., когда прогимназия стала реальным училищем.  

Все названные школы были доступны в первую очередь детям из аристократических и буржуазных семей. Развитие массового школьного образования в Осетии начинается с 1820-х гг. — тогда были организованы первые церковноприходские школы. К 1860-м гг. на территории Северной Осетии было 7 церковноприходских школ со 107 учащимися (200: 5; 172:180).  

В 1850-е гг. сделаны первые попытки организации женских школ, предпринятые параллельно двумя самоотверженными женщинами, женами офицеров — Кубатиевой и Ревазовой. Каждая из них открыла у себя на дому небольшой пансион для девочек — но действовали эти пансионы недолго (105:84–85; 173:264). В1862 г. священник Владикавказского Осетинского прихода и инспектор Владикавказского духовного училища Аксо Колиев на собственные средства открыл в своем доме начальную школу для осетинских девочек, просуществовавшую в реформированном виде до 1918 г. (87: 31–36). Через десятилетие после А. В. Колиева его опыт повторил в селении Салугардан (ныне город Алагир) священник А. Г. Гатуев (172: 180).  

С 1860-х гг. начинается новый этап в истории народного образования в Осетии. В эпоху буржуазных реформ, совпавшую с окончанием Кавказской войны, на Кавказе была проведена реорганизация системы образования. Перед правительством стояли теперь задачи скорейшего мирного освоения края, и школа, по мысли реформаторов, должна была сыграть важную роль в подготовке местных кадров бюрократии, помочь культурному слиянию кавказских окраин с российской метрополией.  

Принципы образовательной политики. В середине XIX в. в образовательной политике на Кавказе боролись две основные тенденции, выявленные и подробно описанные в работе Л.С. Гатаговой (165). Реги-оналисты ориентировались на учет социально-политических и этнокультурных особенностей Кавказа. Их поддерживала либерально-демократическая интеллигенция России, сомневавшаяся в целесообразности принудительной русификации. Централисты, напротив, стояли за скорейшую унификацию системы образования на Кавказе по общероссийскому образцу.  

С середины 1850-х гг., после ухода М. С. Воронцова, все большую силу набирала тенденция унификации. В ходе школьной реформы развернулась борьба вокруг принципиального вопроса о языке преподавания в школах национальных регионов. Ее итогом явилась статья 4 «Положения о начальных народных училищах» 1864 г., предписывавшая вести преподавание на русском языке. Принятое в 1867 г. «Положение об учебной части на Кавказе и за Кавказом» также требует вести преподавание всех предметов на русском языке. В том же году министр народного просвещения Д. А. Толстой в отчете императору определил: «Цель инородческого образования — сближение инородческих племен с господствующим русским населением, постепенное слияние их с русскою цивилизациею» (цит. по 165:48). Рассчитанная на мононациональный регион «система просвещения инородцев», разработанная казанским профессором И. И. Ильминским, не была принята на Кавказе, как не были применены и «Правила о мерах к образованию инородцев» 1870 г. Удобным предлогом, позволявшим отвергать принцип обучения на родном языке, давно утвердившийся в научной педагогике, послужило то, что в кавказских школах очень часто учились дети разных национальностей. Трудности, возникавшие по причине незнания детьми русского языка, кавказское школьное начальство преодолевало подбором учителей, которые знали родные языки учащихся и пользовались ими для разъяснения на первых этапах обучения (165:44–53).  

Что же касается присутствия в школе родного языка в качестве изучаемого предмета, то этот вопрос, в зависимости от политической конъюнктуры и ведомственной принадлежности школы, мог быть решен по-разному точно также, как и две другие принципиальные проблемы: подбор учительских кадров и набор изучаемых предметов.  

Система образовательных учреждений. В пореформенное время Министерству народного просвещения подчинялся Кавказский учебный округ во главе с попечителем, в его составе действовали местные органы —дирекции народных училищ. Например, школы, действовавшие на территории нынешней Северной Осетии, находились в ведении Дирекции народных училищ Терской области. Соответственно — территории Южной Осетии состояли в ведении аналогичных дирекций Тифлисской и Кутаисской губерний. Однако главная роль в организации школьного дела в Осетии принадлежала созданному в 1860 г. «Обществу восстановления православного христианства на Кавказе» (далее — ОВПХ), в ведение которого перешли школы упраздненной Осетинской духовной комиссии. В1863 г. наместник Кавказа утвердил «Правила о приходских школах Общества восстановления православного христианства на Кавказе» — в них формулировались цели и определялось содержание школьного образования. На первый план были выдвинуты миссионерские задачи — образовательный цикл предписывалось связывать с религиозным воспитанием. Руководство приходскими школами и преподавание в них поручалось священникам. Первые годы школьной деятельности ОВПХ получили резко негативную оценку в демократическом лагере: «это были не школы, а те же церкви — только в миниатюре... Такая школа, дававшая детям грамоту с целью читать только книжки священного писания, никоим образом не могла возбудить в народе стремлений к живой, осмысленной деятельности», — писал X. А. Уруймагов (194:37). Между тем несомненная заслуга ОВПХ состоит в создании системы начального образования в Осетии. Лишь за первые четыре года (1864–1867) число школ выросло с 13до 30(172: 180). Не все планы осуществились, часть школ пришлось закрыть — не оправдало себя содержание школ в горных селениях, где малое число жителей и дальность соседних селений не позволяли набирать достаточный контингент учащихся. Идея же об устройстве в горах двухклассных училищ с пансионом (105: 126) требовала дополнительных средств.  

Эпоха реформ принесла обновление и даже частичную секуляризацию. В 1870-е гг. ОВПХ сосредоточилось на строительстве школьных зданий (прежде школы открывались в случайных помещениях, не приспособленных для учебных целей) и других вопросах материального обеспечения. Руководство учебным процессом было передано в ведение Кавказского учебного округа, не замедлившего заменить священников молодыми учителями со специальным педагогическим образованием. Учебный план был приведен в соответствие с программами Министерства народного просвещения (193: 77–78; 173: 348–349). По правилам, установленным в 1874 г., в приходских школах преподавались следующие предметы: а) чтение и письмо местного письменного языка; б) чтение и письмо русского языка и практическое изучение его; в) молитвы, краткий катехизис и священная история; г) четыре первых действия арифметики, а также элементарные сведения из геометрии; д) церковное и светское пение; е) черчение; ж) гимнастика.  

Эти благотворные изменения, выдержанные в духе великих реформ, оказались перечеркнуты через полтора десятилетия. В соответствии с общероссийскими «Правилами о церковноприходских школах» от 13 июня 1884 г., приходские школы в Осетии с 1885 г. были возвращены в распоряжение духовного ведомства и переименованы в церковноприходские (159:18). X. А. Уруймагов с горечью писал об этом событии, запечатлевшем в области народного образования победу реакции и наступление эпохи контрреформ: «...школа, резко изменив свою физиономию и направление, сделалась ведомственным орудием в руках духовно-учебного начальства» (194:42). Центральное место в учебном плане вновь занял закон Божий, «Родная речь» Ушинского была заменена слабым учебником Викторина, вдобавок в программу ввели славянский (церковнославянский) язык.  

На протяжении всего XIX в. духовное ведомство упорно отстаивало свой приоритет в деле просвещения осетин, препятствуя открытию светских (т. н. «народных» или «министерских») школ. Владикавказский епархиальный училищный совет в 1898 г. утверждал в обращении к синоду: «Если церковная школа имеет просветительное значение для русских, то среди туземцев — это миссионерский стан. ...Открытие министерских школ в Осетии прямо нежелательно, ибо таковые школы обещают насадить рационализм, далекий от христианского влияния, что имеет благоприятную почву у осетин» (цит. по 193: 72).  

Такую позицию, поддержанную правительством и кавказской администрацией, нетрудно объяснить. Интерес империи к осетинам определялся принципом, который был сформулирован еще в ходе Кавказской войны: «Прочное владычество в Осетии утвердит господство наше на большем пространстве хребта Кавказских гор» (77:5). Осетия, занимая центральные территории по обоим склонам Кавказа и располагаясь на пересечении важнейших стратегических коммуникаций, присоединилась к Российской империи по собственной инициативе и обоюдному согласию. Осетины — индоевропейский народ, в абсолютном большинстве православные христиане. В них традиционно видели опору России на Кавказе. Стабильное политическое положение в Осетии было важной заботой российских властей. Отсюда и особое внимание к сохранению позиций христианства — ведь Осетия имеет собственное мусульманское большинство и на севере окружена народами, исповедующими ислам. Одним из следствий этого внимания была развитая сеть школ и быстрое распространение образования — в области просвещения Северная Осетия далеко опережала соседей. Оборотной стороной этих достижений было то, что школы рассматривались как идеологический «фронт» и «миссионерский стан» — потому они и были в большинстве церковными.  

Лишь в конце XIX в. в Северной Осетии появляются министерские школы — вначале в мусульманских селениях. Первой была Эльхотовская школа, открытая в 1886 г. (105:150). Народные школы открывались зачастую на средства сельских обществ или частных лиц. В 1890-е гг. на собственные средства открыли школы в родных селениях братья Шанаевы в Бруте, писатель Б. А. Туганов в Дур-Дуре, генерал Д. Г. Цаликов в Ногкау и др. (122; 123). Министерские школы отличались от церковноприходских лучшей постановкой учебного процесса, более широкой и приближенной к интересам народа программой обучения, высокой квалификацией учителей. И народ очень скоро оценил их преимущества.  

В1900-е гг. развернулось широкое общественное движение за упразднение церковноприходских школ ОВПХ и замену их министерскими школами Дирекции народных училищ Терской области. Многие сельские общества вынесли соответствующие приговоры, кое-где произошли даже конфликты между местным духовенством и интеллигенцией. В числе лидеров этого движения — известные осетинские педагоги Г. Б. Дзасохов, М. К. Гарданов, С. Ц. Тхостов, X. А. Уруймагов (130; 154; 126).  

Конечно, церковноприходские школы не были закрыты — с явной поддержкой администрации победу в споре одержал епархиальный училищный совет. Руководителем и идеологом борьбы за сохранение церковноприходских школ стал А. Н. Кодзаев, епархиальный наблюдатель осетинских школ (136; 137). Общественное мнение не простило ему непримиримой позиции и репрессивных мер против учителей-оппонентов (130; 134; 154). В 1905 г. он был вынужден подать в отставку (193:106–110,126–127).  

А уже в 1906 г. новый епархиальный наблюдатель признается в своем отчете: «До сих пор школьное начальство строго оберегало Осетию от вторжения министерства народного просвещения. Между тем, можно положительно утверждать, все плоскостные селения давно охладели к церковным школам, крайне неохотно их содержат, ибо все расположение их на стороне министерства народного просвещения. (...) Мне кажется, что роль миссионерства церковных школ окончена. (...) Ни гражданского, ни религиозного воспитания школы народу не дали. Поэтому нет основания бояться министерских школ, когда и сам народ их желает, (...) и когда они служат той же просветительной цели» (105:186).  

В последние годы XIX в. в Северной Осетии было 32 церковноприходские и 23 народные школы, а накануне революционного 1917 г. — 52 церковноприходские и 35 народных школ (105: 225–228; 173: 473).  

Относительно благополучно развивалось и женское образование (124; 149; 133; 128). Уже в 1870-е гг. в Северной Осетии действовало шесть женских начальных школ (105:138–139) — при полном отсутствии таковых у всех прочих «инородцев» Северного Кавказа. В это число не входит женская школа, основанная протоиереем А.В. Колиевым и в 1866 г. преобразованная в трехклассное училище с пансионом. Обучение в этой школе начиналось с подготовительного класса, имевшего два отделения (т. е. рассчитанного на два года), и продолжалось в трех основных классах, каждый из которых также предусматривал двухгодичный курс. Названная именем великой княгини Ольги Федоровны (супруги наместника и попечительницы ОВПХ), Владикавказская Ольгинская осетинская женская школа стала гордостью Осетии, она воспитала и дала образование первым поколениям осетинских учительниц. В 1891 г. Ольгинская школа была преобразована в женский приют с училищем, а в 1916 г. приют реорганизован во второклассную женскую учительскую школу (87: 31–32; 200: 9–10).  

Поданным 1914 г., в осетинских церковноприходских школах обучалось 4 055 человек — из них 1 089 девочек, в школах Дирекции народных училищ было 2 514 учеников — из них 472 девочки (173:473). При многих школах существовали также воскресные и вечерние классы для взрослых, желающих учиться (194:40). По справедливой оценке Ахмета Цаликова, «только одна Осетия в смысле распространения народного образования была поставлена в лучшие условия сравнительно со всеми другими туземными народностями» (197: 85). Здесь имеется в виду прежде всего массовая начальная (так называемая «осетинская») школа.  

В начале XX в. во Владикавказе действовали и средние учебные заведения: две мужские и две женские гимназии, два реальных училища, техникум путей сообщения, учительская семинария, учительский институт и кадетский корпус. Эти учебные заведения работали по общероссийским программам. Учащиеся-осетины не составляли в них большинства. Осетинский язык не изучался.  

Иное дело Ардонское духовное училище, основанное ОВПХ в 1887 г. В 1895 г. училище преобразовано в духовную миссионерскую семинарию, а с 1909 г. стало семинарией обычного типа (170). Обязательным предметом в Ардонской семинарии был осетинский язык —это соответствовало целям подготовки священников для осетинских приходов и учителей для церковноприходских школ Осетии. Сохранилась семинарская «Программа преподавания осетинского языка». Она должна была, как в ней сказано, «удовлетворять главной цели сего духовно-учебного заведения —подготовить питомцев его к успешному прохождению священной обязанности служителя алтаря и проповедника Слова Божия на осетинском языке. Ввиду этого преподавание осетинского языка... должно состоять: а) в основательном ознакомлении учащихся с церковно-богослужебным осетинским языком со стороны практической и теоретической и б) в усвоении ими разговорного осетинского языка с оттенками различий главных его наречий» (88:1). Впрочем, Ардонская семинария не только не сыграла предназначавшуюся ей роль рассадника клерикальной идеологии, но сделалась центром подготовки гуманитарной интеллигенции и педагогических кадров, своеобразным трамплином для поступления осетинской молодежи в высшие учебные заведения России.  

Официальная педагогика империи допускала существование национальных особенностей лишь на уровне начального образования. Школы, в которых обучались осетины, было принято именовать «осетинскими школами». Только ли этногеографический смысл вкладывался в это название? Каково отношение дореволюционной «осетинской школы» к проблемам и целям национального образования?  

Прежде чем отвечать на эти вопросы, следует вспомнить, что XIX в. был временем становления современной осетинской нации и формирования осетинской национальной культуры. На вторую треть XIX в. пришлось начало культурного переворота. Политические, социальные и хозяйственные сдвиги, подготовившие крушение феодализма и вовлечение Осетии в систему всероссийских, а затем и мировых экономических связей, с неизбежностью разрушили традиционный уклад жизни, повысили мобильность населения, расширили горизонты культурного взаимодействия. Поворот традиционного общества к просвещению, специализация отдельных сфер культурной деятельности, появление профессиональной литературы и искусства — все это происходило на фоне национальной консолидации и осознания национальных интересов. Именно в этом историческом и культурном контексте протекала деятельность и формировалась мотивация осетинских просветителей середины XIX в.  

В 1860 г. управляющий осетинскими приходами и духовно-учебными заведениями Военно-Осетинского округа архимандрит Иосиф (И. И. Чепиговский) высказал в официальном письме свои «соображения о том, возможно ли и каким путем ввести и распространить между осетинами грамотность на их родном языке». Вывод, с которым духовный пастырь (украинец, изучивший осетинский язык, автор осетинского букваря) познакомил администрацию, был таков: «...есть полная возможность скоро и правильно двинуть национальное осетин образование» (111: 256–257). Аргументами архимандрита Иосифа были наличие осетинской письменности с удобной грамматикой А.М. Шегрена и подготовленный самим Иосифом букварь, а главное —достаточное число образованных осетин, «знающих грамматически как свой, так и русский язык, готовых потрудиться на пользу своих соотечественников в деле распространения между ними национальной грамотности» (111:257). Ближайшими сподвижниками Иосифа были священники Аксо Колиев, Михаил Сухиев, Алексей Аладжиков, учителя Соломон Жускаев, Егор Караев, Георгий Кантемиров. Благородные начинания Иосифа и его соратников осуществились лишь в той части, которая зависела от их собственных сил, воли и энтузиазма. Им удалось немало: издание букваря в 1861 г., переводы богослужебной и учебной литературы, колиевская школа для девочек, повседневное и бескорыстное самодеятельное просветительство... Но широкие планы «национального образования осетин» остались неосуществленными. Главным и непреодолимым препятствием оказалась государственная система образования, поделившая граждан империи на «сынов и пасынков» — по точному определению Ахмета Цаликова. Во всеподданнейшем отчете за 1867 г. министр народного просвещения утверждал, что «конечною целью образования всех инородцев, живущих в пределах нашего отечества, бесспорно, должно быть обрусение их и слияние с русским народом» (105:15).  

Практическое воплощение принципа русификации состояло не в примитивном запрете на родной язык, а в отсутствии его государственной поддержки. Имперская политика в области просвещения была политикой своеобразного «образовательного протекционизма» — поддержки, развития и навязывания русской школы, которая могла быть модифицирована в зависимости от обстоятельств, к которым применялась. На окраинах многонациональной России приходилось использовать в обучении родной язык детей, не знакомых до поступления в школу с русской речью. В правилах 1863 г. о школах ОВПХ (и то лишь в примечании к § 12) упомянуто о том, что «обучение в приходских школах русской грамоте производится после изучения природной грамоты» (105:118). На деле же на осетинском языке начинали изучать закон Божий — по картинкам с объяснениями учителя и по букварю архимандрита Иосифа, включавшему параллельные духовные тексты на осетинском и русском языках (159: 14). Вряд ли это можно считать полноценным изучением родного языка. Точно так же и использование устных объяснений на осетинском языке, компенсировавших слабое понимание детьми русской речи, не может называться обучением на родном языке. Однако и такая роль осетинского языка показалась чрезмерной начальнику Владикавказского округа. В своем рапорте от 26 июня 1868 г. начальнику Терской области он пишет об осетинах, что это народ, «не находящий сочувствия в туземном населении Кавказа, к этому еще религия ставит их в более близкие отношения к русским, следовательно, русский язык необходим для осетин, видимо клонящихся к обрусению». Вульгарно-политическая интерпретация факта языковой, культурно-исторической и религиозной близости осетин и русских служит обоснованием культуртрегерских амбиций колониального чиновника. Он добавляет, что «грамота осетинская есть недавнее изобретение и только применение русского алфавита к осетинскому языку, так что знающий один из этих алфавитов легко переходит к другому». Далее следует вывод: «...полагаю необходимым во всех осетинских школах начинать обучение грамоте прямо с русского языка, для облегчения же понимания учениками чуждого им языка, в одно и то же время следует учить и осетинской грамоте, учебники которой следует приноровить для этой цели» (105: 129). Результатом подобного глубокомыслия явилась консервация сложившегося положения осетинского языка в школе, несмотря даже на то, что существовали законные основания для расширения роли родного языка в обучении детей. По правилам об устройстве учебной части на Кавказе от 22 ноября 1873 г., «все желающие могли изучить родной язык в приготовительном и первых четырех классах средних учебных заведений» (186:174). Правила для школ ОВПХ от 9 декабря 1874 г. называют «чтение и письмо местного письменного языка» в качестве учебного предмета и предусматривают норму, в соответствии с которой «преподавание всех предметов, начинаясь на местном языке, переходит затем на русский, на котором впоследствии и ведется исключительно все обучение» (105:136–137).  

Ни в Осетии, ни тем более за ее пределами не было инстанции, заинтересованной в использовании даже этих ограниченных возможностей. Впрочем, весьма характерная формулировка, предлагавшая изучение родного языка по желанию, оставляет замечательную возможность не спрашивать о пожеланиях и не создавать для них почвы.  

Инспектор школ ОВПХ, докладывая 15 января 1876 г. начальнику Терской области о состоянии осетинских школ, делает неутешительный вывод о расхождении целей школы с интересами народа: «...с одной стороны стало население, которое совершенно случайно то отдает, то разбирает своих детей из школы, так как оно не видит ясных результатов, которые доказывали бы ему пользу обучения в школе; с другой стороны — школы, лишенные вследствие этого возможности выучить чему-либо основательно своих учеников» (105: 140–141). И это происходит на фоне особой тяги осетин к образованию, многократно отмеченной в этнографических описаниях и официальных документах XIX в. (см., напр., 105: 129,161). Показательно, что, сетуя на оторванность школы от интересов народа, инспектор еще прежде отказывается от единственного способа устранить это противоречие. Он пишет, что в России «достаточно ученику проучиться в школе один год, чтобы вынести умение читать и писать на родном языке, но совершенно другое дело в Осетии, где русский язык является иностранным и где тем не менее русская грамота является единственной, которой возможно обучать детей в школе, так как осетинская, изобретенная самими же русскими, существует лишь в немногих книгах духовного содержания, изданных обществом восстановления христианства и затем более нигде не употребляется» (105:140). Итак, найден еще один аргумент — «нигде не употребляется». Отсутствие у осетинского языка официальных функций становится оправданием для его полного вытеснения.  

Картина будет неполной, если еще раз не вспомнить, что тенденции, определившие жизнь осетинской приходской школы, противоречили не только достижениям российской педагогической науки, но даже распоряжениям высшей кавказской администрации. Выдающиеся русские педагоги К. Д. Ушинский, Н. И. Ильминский и др. уже показали все преимущества и жизненную необходимость обучения детей на родном языке. Учебный план, утвержденный наместником в 1881 г., предлагал первый год вести обучение только на родном языке и т. п. Особый интерес к русификации осетин, некоторая автономия духовного ведомства (школы ведь приходские) и покровительство местной администрации сделали свое дело. По свидетельству X. А. Уруймагова, осетинский язык служил в школе только «вспомогательным средством для сознательного введения детей в область изучения русского языка, главного и обязательного предмета» (194: 42). «Больше этого в то время на осетинском языке ничего, действительно, нельзя было делать, — поясняет известный осетинский педагог. — Преподавание предметов на осетинском языке не могло вестись, потому что не было осетинского учебника; если же он, осетинский язык, как предмет преподавания, не входил в упомянутый курс, то это нужно объяснять тем, что и литературы на этом языке никакой не было» (194:42).  

Этот замкнутый круг так и не был разорван в XIX в. Новый учебник — «Осетинская азбука» (1890 г.) Алмахсита Канукова, первые светские книги —»?фх?рдты Х?сан?» (1897 г.) Александра Кубалова и «Ирон ф?ндыр» (1899 г.) Коста Хетагурова вышли в свет без всякой помощи со стороны государства.  

Выступления осетинской интеллигенции за обучение детей на родном языке также оставались без ответа. Одним из первых поднял свой голос Афако Гассиев — философ, публицист и общественный деятель. «Главная беда или зло наших школ — это язык, — писал он в 1877 г. — Детей учат не на родном языке. Ведь, подумаешь, — не анахронизм ли это в наш педагогический век!» (164: 249).  

Вторая половина XIX и первая четверть XX в. стали для Осетии эпохой Национального возрождения —интенсивного строительства профессиональных основ национальной культуры. Проблема школы сделалась решающим пунктом не только национально-культурного, но и социально-политического размежевания. Языковые проблемы занимали центральное месо в культурной деятельности, формировавшей национальное самосознание. Родной язык был осмыслен как душа культуры, связующая нить времен, гарантия национальной идентичности.  

Движение за приобщение школы к культурным нуждам народа и целям национальной культуры активизировалось в начале XX в. Выступления в печати Г.М. Цаголова, Г.Б. Дзасохова, X.А. Уруймагова, М.К. Гарданова и других (147; 148; 125; 126; 129; 142; 141; 119; 120) влились в широкий хор голосов передовых деятелей просвещения Кавказа и всей России. Поиск причин неблагополучия в кавказских школах подытожил известный грузинский педагог Я. Гогебашвили: игнорирование родного языка как языка обучения, низведение его до уровня необязательного предмета, а также неверная методика преподавания русского языка, на котором принимаются учить плохо подготовленных для этого детей (166: 83).  

Летом 1901 г. собрался съезд учителей церковноприходских школ Северной Осетии. Съезд постановил: приступить к составлению учебников осетинского языка для улучшения и расширения его преподавания; учредить общество взаимопомощи учителей; открыть склад учебных пособий и учительскую библиотеку (152: 292).  

До руководства Кавказского учебного округа смысл происходившего дошел не сразу. Еще в отчете 1903 г. звучит нескрываемая гордость за то, что преподавание в абсолютном большинстве школ «ведется на русском языке» (186: 165). Только в революционном 1905 г. наместник Кавказа граф И. И. Воронцов-Дашков признал «необходимым в начальных училищах преподавание всех учебных предметов вести на родном языке учащихся» — 29 октября 1905 г. на это было дано официальное разрешение (186:170).  

К сожалению, Осетия оказалась не готова к использованию этой возможности. Состоявшийся 10–16 августа 1905 г. съезд учителей Северной Осетии требовал всего лишь «ввести в программу родной язык как обязательный предмет». Среди прочих требований съезда: переименование церковноприходских школ в народные, сокращение курса закона Божия и исключение из программы славянского языка, изменение и дополнение программ по общеобразовательным предметам, введение в школьный курс естественной истории и сельскохозяйственных знаний (105:176). Просьба «ввести родной осетинский язык, как необходимый для правильного нашего развития и в будущей деятельности учительства в начальных осетинских школах» высказана и в петиции воспитанниц Владикавказского Осетинского Ольгинского женского приюта, поданной в педагогический совет в ноябре 1905 г. (105:177). Можно согласиться с существующей в литературе оценкой этих требований как прогрессивных и либерально-демократических (200: 16–17; 193:131–134). Но совершенно очевидно, что наместник был более радикален.  

Ответом на общественную активность учительства было постановление о закрытии «общества вспомоществования» учителей церковноприходских школ за «политическую пропаганду вредных идей» (105:177–178). В 1906 г. проведены преобразования в епархиальном училищном совете. Чтобы вывести школы из-под влияния национального движения, епархиальный наблюдатель предложил назначать в осетинские школы русских учителей, мотивируя это «слабой подготовкой» учителей-осетин (105:179).  

Поражение первой русской революции, политическая реакция и спад общественнного движения, репрессии против передовых учителей, тяжелое материальное положение учительства — все это способствовало сохранению в школах прежнего положения вещей. Тем не менее, в послереволюционное десятилетие острая борьба вокруг школ продолжалась. Население начало переходить от прошений о замене церковных школ министерскими к открытому бойкоту церковноприходских школ. Администрация же делала все возможное, чтобы пресечь общественную активность и организационное оформление осетинского учительства (193:142–145).  

Самым крупным достижением начала XX в. стало введение в школах осетинского языка в качестве обязательного предмета (197: 85).  

В 1915 г. окружной наблюдатель в своем отчете рисует следующую картину изучения осетинского языка в школе: «Изучение грамоты и письма осетинского языка ведется принятым порядком. По букварю Канукова прочитываются слова, с надлежащей переработкой целые предложения и статейки. Встречающиеся «на ряду» стихотворения и басни заучиваются согласно общим дидактическим приемам и правилам и методам. Родной язык положено изучать в течение двух лет. Но как я отмечал в отчетах за предыдущие годы, материала недостает и на один год. Кроме его, даже учебники Канукова приобретаются с трудом. Их нет в продаже. Занятия по этому предмету ведутся везде с надлежащим успехом. Вместе с изучением родного языка в школах ведутся уроки устного обучения детей русскому языку» (105: 211). Замечательно, что описывая изучение закона Божия, наблюдатель указывает на трудности, связанные с большим количеством учебного материала, который необходимо пройти на русском языке, и просит училищный совет «разрешить отцам законоучителям означенный материал проходить на родном языке» (105:211).  

Первый Всеосетинский учительский съезд. Годы первой мировой войны ознаменовались кризисом в народном образовании. Многих учителей призвали в армию, в школах увеличился отсев учащихся, пришла в упадок материальная база. Осенью 1916-го учебный год начался с опозданием. Февральская революция 1917 г. не принесла улучшений — качество обучения и воспитания в школах Осетии продолжало понижаться (200:21–22). В этих условиях группа осетинских народных учителей, поддержанная в широких кругах интеллигенции, выдвинула идею «обновления родной школы». В мае 1917 г. состоялось совещание, избравшее Бюро по созыву учительского съезда. В Бюро вошли виднейшие деятели народного образования Осетии (С.Ц. Тхостов, X.А. Уруймагов, Ц.В. Амбалов, М.К. Гарданов, Г.К. Гуриев и др.) и представители талантливой учительской молодежи. Бюро подготовило программу будущего съезда и обратилось с воззванием к учителям Северной и Южной Осетии.  

Первый Всеосетинский учительский съезд прошел во Владикавказе 10–16 июля 1917 г. В программу его работы вошли следующие вопросы: критический обзор программ преподавания в начальной школе; желательный тип низшей осетинской школы; подготовка преподавателей; объем и содержание курса осетино-ведения в низшей, средней и педагогической школе; критический обзор учебников и книг для чтения на осетинском и русском языках; установление единообразной графики и орфографии; открытие новых школ и высшего учебного заведения по кавказоведению (с кафедрой осетиноведения); управление осетинской школой (112).  

Съезд начал работу со слушания и попунктного обсуждения доклада X.А. Уруймагова «Желательный тип начальной школы в Осетии, предметы преподавания и объем и содержание этих предметов». По докладу были приняты решения, составившие основу концепции национального образования в Осетии. Съезд заключил, что «осетинская начальная школа должна быть национализирована, т. е. основана на тех элементах и факторах, которые служат признаками той или другой нации (общность происхождения, общность языка, быта, нравов, обычаев и, наконец, пережитого исторического прошлого). Основою для осетинской школы, поэтому, должен быть родной язык, на котором происходит преподавание предметов школьной программы». Родным языком решили считать оба диалекта осетинского языка: «для иронских школ — иронский, для дигорских школ — дигорский» (112:1–2).  

В курс начальной осетинской школы съезд ввел следующие предметы: родной язык, природоведение, арифметику, геометрию, русский язык, историю с несколькими уроками обществоведения, географию, рисование, пение, гимнастику и рукоделие. Законоведение (т. е. закон Божий) сохранено в качестве необязательного предмета. Большое внимание было уделено положению русского языка в осетинской школе. Съезд постановил, что «русский язык, как государственный язык, имеет большое значение для Осетии, культурно связанной с Россией, потому в осетинской народной школе русскому языку нужно отвести подобающее место. Изучение русского языка должно начинаться с первого полугодия 2-го отделения, а там, где возможно, сообразуясь с подготовкой учащихся, даже со второго полугодия первого года» (112: 2).  

Разработку учебных программ съезд поручил созданным для этого специальным комиссиям. Были определены также шестилетний срок обучения в осетинской начальной школе, ее смешанный характер, минимальный возраст (7 лет) для поступления в школу. Съезд решил не устанавливать максимальный возраст для желающих поступить учиться и отменил систему отметок и экзаменов.  

По вопросу о целях воспитания и образования съезд принял резолюцию, предложенную Цомаком Га-диевым: «Осетинская школа стремится к созданию свободной личности ребенка, к полному гармоническому —духовному и физическому — развитию ребенка, так, чтобы питомец школы был способен к дальнейшему совершенствованию, был бы подготовлен к борьбе за существование в специфических условиях осетинской жизни. Осетинская школа и внутренней организацией и системой образования должна воспитывать в своих питомцах с одной стороны — чувство общественности, любовь к творчеству, к своему народу, к людям, к человеку вообще, с другой стороны воспитывать любовь к труду, уважение к труду — будь то физический или умственный» (112:3).  

Обсудив вопрос о положении церковноприходских школ, съезд вынес решение о настоятельной необходимости их преобразования в министерские.  

Съезд обсудил и проблему управления народным образованием, но отложил ее окончательное решение до создания устойчивой системы местного самоуправления. В докладе М.К. Гарданова «Об управлении осетинской школой» была предложена единая схема управления школьным делом для всей Осетии. Однако на первый случай съезд ограничился решением образовать Училищный Совет при «временном революционном органе местного самоуправления и государственной власти — Окружном Гражданском Комитете (местный орган власти Временного правительства. — Р. Б.)». Съезд тайным голосованием избрал трех членов Училищного Совета: X.А. Уруймагова, Ц.С. Гадиева и С.Б. Газданову. Стоит отметить, что уже Первый Всеосетинский учительский съезд поставил перед органами школьного управления в Осетии ясную цель — «стремиться возможно скорее осуществить принцип всеобщего, обязательного и бесплатного обучения» (112:6).  

По вопросу о подготовке учителей для начальной школы съезд вынес решение об открытии краткосрочных летних учительских курсов во Владикавказе и об учреждении двух учительских семинарий (в Северной и Южной Осетии) и Учительского Института. В резолюции по этому вопросу записаны и такие решения: созывать педагогические съезды не реже одного раза в год, открыть педагогический музей, издавать осетинский педагогический журнал.  

Съезд заслушал и обсудил доклады А.А. Канукова (об учебниках и методах обучения грамоте), С.Б. Газдановой (о необходимости преобразования Осетинской Ольгинской женской второклассной школы), Г.А. Дзагурова (об осетиноведении в средней школе), Г.Г. Бекоева (об осетинской письменности и словесности в средней школе), И.В. Баева (о внешкольном образовании), С.Ц. Тхостова (об экскурсиях и Кавказско-Горском музее).  

Особенное значение имела постановка на съезде вопросов осетинской графики и орфографии, чрезвычайно важных для дальнейшего развития национальной культуры. По итогам детального обсуждения доклада Б.А. Алборова «Об установлении единообразной осетинской графики» был принят унифицированный алфавит на основе кириллицы, устранен существовавший разнобой в обозначении некоторых звуков. Заслушав доклад Г.А. Дзагурова «К вопросу об установлении единообразной осетинской орфографии», съезд образовал особую орфографическую комиссию и поручил ей установить единые нормы к началу нового учебного года.  

Одним из важнейших итогов Первого Всеосетинского учительского съезда была организация Осетинского учительского союза. Съезд принял общие положения устава, избрал бюро — руководящий орган союза.  

Советская историография оценивала результаты работы съезда с узкополитической точки зрения. Наряду с некоторыми частными ошибками (отмена экзаменов, оценок и др.), указывали на «национальную ограниченность» и неумение подняться «до понимания необходимости диктатуры пролетариата, как важнейшего условия коренного решения всех вопросов народного просвещения» (200: 26). Иными словами, для того, чтобы получить высокую оценку партийных историков, осетинское учительство должно было летом 1917 г. наперекор всей России осудить отказ от экзаменов и все прочие общероссийские демократические лозунги «революции в образовании» и поголовно вступить в партию большевиков (для полноты картины напомню, что владикавказская ячейка этой малоизвестной в Осетии партии состояла тогда из трех человек).  

Между тем главная цель и несомненная заслуга съезда как раз и заключается в выработке цельной концепции развития национального образования в Осетии. Впервые был поставлен и положительно разрешен вопрос о полном переходе на осетинский язык обучения в школе первой ступени. Съезд учителей, провозгласивший Осетию единым культурным пространством, явился крупнейшим культурным событием второго десятилетия XX в. в Осетии. С июля 1917 г. следует отсчитывать историю системы осетинского национального образования.  

Трудно согласиться и с устоявшимся мнением о том, что государственная власть проявила к съезду мало интереса. Председатель Окружного Гражданского Комитета С. Такоев принял активное участие в работе съезда (см.: 112) и всячески способствовал реализации его решений. Учительский съезд собрался после Первого и Второго съездов осетинского народа, объединивших Осетию на уровне общенародного волеизъявления. На четвертом народном съезде, в ноябре 1917 г., был избран легитимный орган власти — Осетинский Национальный Совет, который временно облекался всей полнотой государственной власти в Осетии. Председателем Национального Совета стал С.А. Такоев, его заместителем — Ц.С. Гадиев, один из руководителей Училищного совета и Учительского союза. Концепция национального образования была официальной основой школьной политики Осетинского Национального (с апреля 1918 г. — Народного) Совета.  

Деятельность учрежденных Первым учительским съездом органов встречала препятствия со стороны Владикавказского Епархиального училищного совета (16). Тем не менее, Осетинский Училищный совет начал осуществлять руководство школами и подготовку их к новому учебному году (114). Проходивший во Владикавказе с 25 по 27 августа 1917 г. Второй съезд учителей Терской области по инициативе осетинской делегации постановил выделить осетинские школы в особый инспекторский район, а также поздравил «товарищей-учителей Осетии с началом новой эры в истории их школы и всей их народности» (121).  

Осетинский Училищный совет. Функции Осетинского Училищного совета (ОУС) определены в положении, начальные пункты которого ниже приведены целиком:  

«§ 1. ОУС есть центральный орган, ведающий дело школьного образования в Осетии.  

§ 2. ОУС а) открывает и закрывает в пределах Осетии школы всех типов и наименований; б) является общим руководителем в деле установления направления, характера и объема курса преподавания в школах Осетии; в) назначает и увольняет преподавателей; г) разрабатывает учебные планы и программы преподавания школьных предметов, одобряет и рекомендует школам учебники и учебные пособия по разным отраслям знания; д) печатает отчеты о состоянии постановки дела народного образования в Осетии.  

§ 3. Все средства, отпускаемые на народное образование Осетии как государственным казначейством, так и самим населением, поступают в распоряжение ОУС, которому принадлежит и общее заведывание хозяйственной стороной школьного дела в Осетии.  

§ 4. Право назначения и перемещения учителей в пределах Осетии принадлежит исключительно ОУС» (83:1).  

Училищный совет работал в тесном сотрудничестве с общественной профессиональной организацией учителей — Осетинским Учительским союзом. Своей целью союз поставил, как определено в его уставе, «усовершенствование и развитие учительских сил в общественном, педагогическом и научном отношении, а равно и заботу об улучшении материального и правового положения учителей». Членами союза могли быть «все лица, без различия пола, вероисповедания и национальности, работающие в области не только осетинского школьного дела, но и вообще на поприще просвещения и воспитания и вне пределов Осетии» (82: 1–2).  

За полтора года, с осени 1917 до весны 1919 г., Осетинский Училищный совет открыл 18 новых школ, а в существовавших школах увеличил общее штатное расписание на 45 единиц. Основанием для открытия новых школ служили приговоры сельских обществ, а главной целью было стремление охватить начальным образованием возможно большее число детей. Детей школьного возраста в Северной Осетии в 1918 г. было не менее 20 тысяч. Из них около половины все еще оставались за бортом школы (84: 49–52). Основным языком преподавания в Осетии по-прежнему оставался русский язык. Переход на родной язык обучения мог происходить лишь по мере готовности учителей, программ и учебных пособий. В целом нельзя не согласиться с оценкой, данной позднее противником Училищного совета, главой Дирекции народных училищ Терской области: «Северо-Осетинский Училищный совет в течение 1917 и 1918 гг. действительно оказал большую услугу Осетии, сохранив от развала ее школы, ранее существовавшие, и открыв довольно большое число школ и комплектов новых» (84:40). «Северо-Осетинским» Осетинский Училищный совет стал, потеряв в ходе гражданской войны контроль над школами Южной Осетии. К началу 1919 г. в подчинении СОУС находились 144 школы Северной Осетии (84:26–30).  

Сохранилась программа по осетиноведению для высших начальных училищ Осетии (94: 8–24). Она состоит из разделов осетинского языка, географии и истории Осетии. Изучение родного языка включало подробное ознакомление с осетинской литературой и фольклором, выработку навыков выразительного чтения, устного и письменного пересказа, перевода с русского языка на осетинский и с осетинского на русский. Преподавание предписывалось вести на осетинском языке.  

Полное отсутствие учебных пособий по географии и истории Осетии затрудняло работу учителей по этим разделам программы. В первом классе давались некоторые сведения из физической географии, а затем географическое описание родного села и его окрестностей. Во втором классе шло ознакомление с географией всего административного участка, в котором располагалась школа. В третьем классе детей знакомили с географией Владикавказского округа, а в четвертом классе — с географией остальной части Осетии. В конце обучения полностью повторялся систематический курс географии Осетии.  

По истории в первом классе работа начиналась с рассказов о происхождении фамилий, к которым принадлежали ученики. Затем выяснялось происхождение осетинского народа и описывались «исконно-бытовые черты осетин на основании народных сказок и нартовских сказаний». Во втором классе давались сведения о древней и раннесредневековой истории алан-осетин с уклоном в сторону истории культуры. В третьем классе изучали социально-политическую и культурную историю осетин от эпохи становления Аланской державы до XIX в. Наконец, в четвертом классе предполагалось знакомство с полным «систематическим курсом всей истории осетинского народа, причем должное внимание уделяется истории осетинской церкви и народного просвещения». Языком преподавания истории и географии мог быть как русский, так и осетинский — это зависело от подготовки учителей. Считалось желательным, чтобы в младших классах преподавание шло на осетинском языке.  

В Терской республике. В феврале-марте 1918 г. Вторым съездом народов Терека была провозглашена Терская Народная Советская Республика в составе РСФСР. В структуре правительства Терской республики был создан Народный комиссариат просвещения. С апреля 1918 г. (по решению Шестого съезда осетинского народа) Осетия входила в состав Терской республики. С этого времени на осетинскую школу распространено действие первых декретов советской власти по проблемам народного образования. Чуть позже были взяты на вооружение «Основные принципы единой трудовой школы» и «Положение о единой трудовой школе» (октябрь 1918 г.). Ряд декретов издал и Совнарком Терской республики: об отделении церкви от государства и школы от церкви, о передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в Наркомпрос, об открытии национальных школ, о подготовке национальных кадров учителей, издании учебников и др. (103: 53–57). Активную роль в реформировании школы и создании новых органов народного образования играл Терский областной Союз учителей (78:1).  

Актуальные вопросы строительства новой системы народного образования в Осетии были обсуждены на Втором съезде учителей осетинских школ 9–11 мая 1918 г. В программу съезда были включены 22 вопроса, в том числе: отчет и переизбрание Училищного совета; устройство методических курсов; преподавание родного языка; свободное и национальное воспитание; издание педагогического журнала; организация приютов в горной полосе; улучшение оплаты труда учителей и др. Школьное образование было переведено съездом в ведение Северо-Осетинского Училищного совета при Осетинском Народном Совете, который в условиях необратимого разрушения прежнего государства стал единственным органом власти и управления на территории Осетии, первой формой национального правительства. Состоялось также важное решение об объединении всех осетинских школ и подчинении их Училищному совету — имелись в виду школы, оставшиеся вне тогдашних границ Осетинского округа. Следует отметить и решение о национализации одного мужского среднего учебного заведения во Владикавказе — первый подступ к строительству национальной средней школы полного цикла.  

В целом съезд носил деловой характер и был посвящен неотложным вопросам школьного строительства и повышения квалификации учителей (89:1–4).  

Расширение сети школ и требование перехода на родной язык обучения привели к острой нехватке квалифицированных педагогических кадров. Второй осетинский учительский съезд возбудил ходатайство перед Владикавказским Учительским Институтом о поступлении на учебу имеющих трехгодичный стаж учителей-осетин с незаконченным средним образованием. Кроме того, 25 июля 1918 г. открылись пятинедельные Осетинские педагогические курсы. Занятия вели опытнейшие педагоги и ученые (О.Н. Абрамова, Б.А. Алборов, Г.В. Баев, В.Д. Бауер, Ф.А. Будяков, Г.А. Дзагуров, Г.М. Кесаев и др.). В программу курсов вошло изучение осетинского языка, фольклора и литературы, истории и географии Осетии, методики преподавания различных предметов, психологии, проблем организации школьного дела. На курсах прошли обучение 65 действительных слушателей и 21 вольнослушатель (79: 2–3; 17: 25–26).  

Была создана также Осетинская учительская семинария. Бывшая Осетинская Ольгинская женская школа еще в 1916 г. была преобразована во второклассную учительскую женскую школу. В мае 1918 г. стараниями Училищного совета на ее основе создается учительская семинария (87: 31–38). Ардонская духовная семинария, традиционная кузница педагогических кадров, преобразованная в Осетинскую смешанную гимназию, в июле 1918 г. также была передана в непосредственное подчинение СОУС (80: 5).  

Летом 1918 г. специальным декретом Совнаркома Терской республики были освобождены школьные здания, проведен ремонт школьных помещений. Тогда же Терский наркомпрос обсуждал на своих заседаниях вопросы организации национальной школы, издания учебников, создания национальных типографий. На издание газеты на осетинском языке была выделена субсидия Осетинскому Народному Совету (189:40).  

Специальными декретами СНК Терской республики дважды в 1918 г. повысил оклады работникам народного образования (11:96; 14:199).  

Летние месяцы 1918 г. были использованы Училищным советом для инвентаризации школьных зданий и имущества. Особенно тяжелым оказалось положение в горной зоне. «Здания носят следы разрушения, ...окна и двери поломаны, забор испорчен скотиной. В некоторых школах гуляют овцы и телята... Здания везде требуют капитального ремонта», —такую картину наблюдал инспектор в Алагирском ущелье (83: 13–15).  

Дополнительные трудности создались с началом гражданской войны в Осетии — так называемых Августовских событий. Новая проблема возникла осенью 1918 г. Отступающая XI Красная Армия принесла во Владикавказ эпидемию сыпного тифа, в школьных зданиях были организованы лазареты (84:60).  

19 декабря 1918 г. Северо-Осетинский Училищный совет был переименован в Осетинский Совет по народному образованию (81: 10), но воспользоваться новым именем не успел.  

В «белой» России. В январе — начале февраля 1919 г. Терская республика пала под ударами армии А. И. Деникина. Новая власть признавала некоторую автономию Осетии и правомочность съездов осетинского народа. Осетинские органы народного образования продолжали действовать, хотя их отношения с восстановленной Дирекцией народных училищ Терской области не были гладкими.  

Сохранились материалы деникинской инспекции народных училищ, рисующие картину, любопытную своей объективностью. Это своеобразный независимый отчет о деятельности СОУС. «Что касается состояния школьного дела в Округах (с туземным населением), — пишет глава Дирекции деникинскому министру просвещения, —то от русской школы здесь, за исключением только Осетии, не осталось почти никаких следов. ...Что касается Осетии, в большом числе своего населения христианской, то здесь дело обстояло лучше. Здесь есть много школ, весь инвентарь которых был разграблен соседними селениями, ...но с весны 1918 г. над воссозданием школы стал энергично работать Осетинский Совет по народному образованию, расширивший школьную сеть, открывший до 20 высших начальных училищ, 2 гимназии, 1 осетинскую учительскую семинарию... Вследствие событий в области и вследствие недостатка учебных пособий занятия нормально и здесь идти не могли. Учительский состав начальных училищ Осетии, для которого летом 1918 года во Владикавказе были организованы краткосрочные курсы, в большинстве все же педагогической подготовки для работы в осетинских школах не имеет. Еще в большей мере то же нужно сказать и о составе учителей осетинских высших начальных училищ, взятых главным образом из студентов и окончивших мужские и женские гимназии» (84: 66–68).  

Деникинское правительство — Особое Совещание при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России — восстановило учреждения и правила, действовавшие до 25 октября 1917 г. (84: 70–74). Вместе с тем попечитель Кавказского Учебного Округа профессор В. Сиповский в циркулярном письме определил новое направление развития школьного дела, выдвинув задачу строительства трудовой, трехступенной и единой,  

демократической, беспартийной школы. «Новая школа должна поставить своей целью — дать государству деятельных граждан, здоровых умственно и физически, спокойных и трезвых, ясно понимающих смысл и значение труда и любящих свою многострадальную родину» (84: 11–12). Однако, как можно понять из сохранившихся документов, это касается, прежде всего, русской школы, и куда в меньшей степени относится к национальному образованию у народов Кавказа. Сложные отношения, развивавшиеся между Терской Дирекцией и СОУС, фактически являлись корректной формой борьбы за перспективы народного образования в Осетии. СОУС стремился хотя бы сохранить существующие школы. Председатель Совета Г. Г. Бекоев писал в Дирекцию, что «Северо-Осетинский Училищный совет не исполнил бы своего долга перед осетинским народом, если бы не добился признания всех открытых им начальных школ и не принял бы всех мер, находящихся в его распоряжении, а потому просит (...) утвердить все начальные училища и штаты, открытые в Осетии при Советской власти с принятием их содержания на счет казны» (84: 54). Дирекция противилась, первоначально рассчитывая, по-видимому, на правителя Осетии полковника Бета Хабаева. 19 марта ему было отправлено письмо с приглашением обсудить вопрос «об организации управления школами Осетии». Расчет был неверен. На следующий день открылся Десятый съезд осетинского народа, утвердивший полковника в должности. Ни сокращение школьной сети, ни отказ от строительства национальной системы образования не входили в культурную программу осетин. Напротив, съезд даже принял резолюцию прямо противоположного содержания: «В целях культурного объединения осетинского народа съезд находит необходимым подчинение всех осетинских школ Моздокского района и селения Георгиевско-Осетинского школьным органам Осетии» (84: 34, 53). Ни сам правитель Осетии, ни его окружение, состоявшее из образованных офицеров и представителей интеллигенции, не собирались противодействовать просвещению своего народа. В Осетии у Терской Дирекции союзников не оказалось. В июле 1919 г. последовало обращение к попечителю Кавказского учебного округа. Главный аргумент Дирекции состоял в следующем: «Если осетинскому народу дать все то, что является целью его достижений, то школьной власти нужно быть готовой к тому, что того же станут не просить, а требовать и другие народности Кавказа. ...Каковы же предстоят расходы, если и кабардинцы, и чеченцы, и ингуши, и кумыки, и ногайцы, и весь Дагестан потребуют у государства осуществления и у них такой же развитой школьной сети начальных и высших начальных училищ, что есть у осетин. К вопросу нужно подойти очень осторожно, и решать его именно в зависимости и связи от общего вопроса о школе горских народов, а также, что еще важнее, от денежных ресурсов государства». Дирекция также выступила против прямого подчинения Осетии учебному округу (на чем настаивал СОУС) и взятия на казенное содержание осетинских высших начальных училищ. «Осетия будет осчастливлена, если ей за счет государства будет дано столько учебных заведений», — писал глава Дирекции, «осчастливить» Осетию он не собирался (84:40–43).  

Отношение деникинского Управления народного просвещения к определению места родного языка в кавказских школах ясно видно из циркулярного письма, направленного в Дагестанскую область. «При определении взаимоотношения русского и туземного языков, как орудий преподавания», предписывалось держаться учебного плана 1881 г. и правил о начальных училищах для инородцев 1907 г. Преподаватели родного языка должны были служить по вольному найму и получали содержание из местных источников (84:19–20). Возвращение Осетии к такому положению перечеркнуло бы все достижения 1917–1918 гг. Вполне естественно, что СОУС не собирался добровольно сдавать завоеванные позиции. Способом отстаивания интересов осетинской школы было ходатайство о легализации СОУС, возбужденное перед Управлением народного просвещения при Главнокомандующем. Вокруг этого ходатайства и велась переписка. Тем временем, по отзыву самой Терской Дирекции, «совет продолжал признавать Дирекцию лишь постольку, поскольку это было связано с выдачей от Дирекции содержания, доводя до сведения о новых назначениях» (84:46). Легализация СОУС затягивалась, и Дирекция предъявила ультиматум, отказавшись платить жалованье не утвержденным ею в должности учителям. Такой поворот вынудил СОУС согласиться на временное подчинение школ Осетии инспектору 2-го района. Эти события произошли в ноябре-декабре 1919 г., а уже 31 декабря 1918 г. приказом Управления народного просвещения один из лидеров осетинского учительства, бывший заместитель председателя СОУС Г.А. Дзагуров прикомандирован к Терской Дирекции народных училищ «для исполнения обязанностей инспектора осетинских школ» (84:2). Достигнутый компромисс стал для осетинской школы победным. До установления советской власти в Северной Осетии оставалось три месяца. Самоотверженная работа Училищного совета позволила сохранить действующую сеть школ, уберечь от безработицы десятки учителей, сохранить основу для развития национального образования.  

В период гражданской войны не удалось осуществить в полном объеме поставленные Первым и Вторым учительскими съездами задачи. Однако главное было сделано: заложены основы национального образования. Выдающееся значение съездов заключалось в переходе к практическому осуществлению цели, за которую боролись поколения осетинской интеллигенции. Началом строительства системы национального образования в Осетии был фактически решен вопрос о перспективах национально-культурной жизни осетинского народа.  

Отдел народного образования: поиск стратегии. С приходом в марте 1920 г. Красной Армии в Северной Осетии установилась советская власть. 31 марта 1920 г. при Владикавказском (Осетинском) окружном ревкоме был создан отдел народного образования (ОкрОНО). На местах ему подчинялись сельские и приходские (впоследствии — районные) отделы народного образования (7: 9; 85: 1–2). Строительство системы просвещения в Северной Осетии происходило теперь в соответствии с декретом СНК РСФСР «Об организации дела народного образования в Российской Республике» от 23 апреля 1918 г. 4 апреля Северо-Осетинский Училищный совет был, наконец переименован в Осетинский совет народного образования, как это и предполагалось еще в 1918 г. (12: 39). Он был наделен контрольно-совещательными функциями, однако уже через два месяца оказалось, что в таком органе нет необходимости. По решению IV съезда работников народного образования (см. ниже) совет был упразднен (85: 85).  

Первоначально в ведении ОкрОНО находились только школы Осетинского округа. 24 апреля 1920 г. в подчинение ОкрОНО переданы школы населенного осетинами Моздокского района, а в конце июня к осетинским школам прибавились школы казачьих станиц Архонской, Ардонской, Николаевской, Змейской, Александровской, Котляревской и Пришибской.  

К лету 1920 г. штат ОкрОНО включал около ста человек. Первоначально ОкрОНО состоял из общей канцелярии и пяти подотделов: дошкольного, школьного, внешкольного (он же «Политпросвет») с издательской и библиотечной секциями, а также подотделов искусств и финансов. С июля 1920 г. к ним добавились организационный подотдел с информационно-статистической секцией, подотдел охраны детства, подотдел профсоюзного образования, подотдел снабжения. При подотделе искусств начали работать художественная и музыкальная студии, секции театральная, литературная и охраны памятников старины. При литературной секции образованы переводческая и археографическая комиссии (156).  

В ведении ОкрОНО находились 150 начальных училищ с 460 учителями, 28 высших начальных училищ со 127 учителями, 5 средних учебных заведений с 42 учителями, 7 дошкольных учреждений, 13 учреждений внешкольного образования (школ грамоты и курсов повышенного типа) и 5 изб-читален (7:49).  

Насущные проблемы народного образования, которые советская власть связывала с необходимостью «строить новую школу» (116), были поставлены на IV съезде работников народного образования Осетии. Съезд работал 25–30 мая 1920 г. во Владикавказе, в присутствии 175 делегатов. Были заслушаны отчеты о деятельности Осетинского совета народного образования (бывший Училищный совет), инспектора осетинских школ и ОНО. Главным вопросом стал переход к единой трудовой школе — новому типу общеобразовательной школы. Были приняты решения о совместном обучении, демократизации школьного управления, организации окружных учительских курсов. По решению съезда на местах должны были проводиться выборы школьных советов и перевыборы учителей, при приеме на педагогическую работу отменялся образовательный ценз (117). Излишний левый радикализм этих решений был одной из причин последующих трудностей в организации школьного дела.  

Съезд обсудил вопросы управления и инструктирования осетинских школ, дошкольного воспитания и внешкольного образования, расширения школьной сети. Особое значение имело обсуждение принципов программы по осетиноведению для школ первой и второй ступени (13: 24). Здесь необходимо обратиться к истории Осетинского историко-филологического общества, сыгравшего в 1920-е гг. весьма значительную роль в строительстве национальной школы.  

Осетинское историко-филологическое общество (далее— ОИФО), созданное в 1919 г. осетинской интеллигенцией, стало главным центром научной и культурно-образовательной деятельности в Осетии. В состав ОИФО входили 77 постоянных члена, избиравших правление из виднейших представителей науки и просвещения. Именно ОИФО вырабатывало стратегический курс строительства национальной школы в первые годы советской власти — благо, общество располагало квалифицированными специалистами, к тому же некоторые из руководителей ОИФО являлись одновременно и руководителями органов народного образования (Б.А. Алборов, Г.А. Дзагуров, Г.Г. Бекоев).  

ОИФО занималось созданием научной и учебно-методической базы для преподавания гуманитарных дисциплин осетиноведения, разрабатывало учебные программы, объявило конкурс на лучшие учебные пособия для школ, активно участвовало в создании Горского института народного образования и разработке его учебных планов, в которых почетное место отводилось осетиноведению. Общество участвовало также в выработке структуры ОкрОНО, а затем Наркомпроса Горской республики.  

По вопросу о национализации школы и переходе на родной язык обучения (в соответствии с декретом советской власти) ОИФО после всестороннего обсуждения пришло к следующим выводам: «... национализация необходима по соображениям политическим, идеологическим и национально-культурным; но ввиду технических затруднений, как то: отсутствие учебных руководств на родном языке и отсутствие достаточного количества квалифицированных работников просвещения, способных национализировать школу, постановлено национализацию проводить постепенно путем усиления преподавания осетиноведения. Что же касается вопроса, на каком языке вести вообще преподавание, то постановлено: 1) первый год обучение вести на родном языке и параллельно практиковать лексические уроки на русском языке; 2) создать терминологическую комиссию для выработки научно-методических терминов для облегчения преподавания на родном языке» (113).  

Следует оценить осмотрительность ОИФО и отсутствие «революционного» натиска: стратегия «постепенности» происходила, прежде всего, из объективной оценки кадровой и терминологической готовности. До создания надежной научно-методической базы перевод обучения на родной язык оказался бы легкомысленной и недолговременной авантюрой. Руководствуясь линией, выработанной ОИФО, IV съезд работников народного образования принял решение преподавание в осетинских школах первой и второй ступени во всех классах вести на русском языке и лишь в 1 классе первой ступени вести обучение на осетинском языке. Преподавание же осетинского языка делалось обязательным во всех классах школ первой и второй ступени (118).  

Схема реорганизации школьной системы на основе принципа единой трудовой школы была определена на съезде заведующих отделами народного образования Терской области (22–26 июня 1920 г.). Средние учебные заведения делились на две половины: 1-й, 2-й и 3-й классы вместе с приготовительным образуют школу первой ступени, классы с 4-го по 7-й — школу второй ступени. Высшие начальные училища для перехода к новой системе также разбивались на две части. Их 1-й и 2-й классы становились 4-м и 5-м годом обучения в школе первой ступени, а 3-й и 4-й классы приравнивались к 1-му и 2-му классам школы второй ступени. Надстроив над последними еще два класса (3-й и 4-й второй ступени), получали полный школьный цикл (15:17). Сохранилось примерное расписание уроков и предметов (85: 89–96). В I группе первой ступени — это приготовительный класс — показано чтение и письмо (12 недельных часов), счет (6 ч.), пение (2 ч.), рисование (2 ч.), рукоделие (2 ч.), трудовые процессы (12 ч.). Со II по VI группы (1–5-й классы) первой ступени и четыре года обучения школы второй ступени представлены в Приложении (таблица 1).  

Процесс национализации осетинской школы не мог осуществиться в краткие сроки. Одним из важнейших препятствий оказалась нехватка учителей и их невысокая квалификация. Общее число учителей осетинских школ в 1920 г. — 332 человека. Из них осетин —249, русских — 75, грузин — 5 и немцев — 3. Абсолютное большинство учителей неосетинской национальности вообще не владели осетинским языком. Разделение по образовательному цензу: учителей с высшим образованием —16, с незаконченным высшим —43, со средним образованием и званием учителя — 273.185 человек имели педагогический стаж более 5 лет и 14 человек — менее пяти лет (34: 20–21). Подготовка национальных кадров учителей сделалась первоочередной задачей органов народного образования.  

В августе 1920 г. при активном участии Осетинского ОкрОНО во Владикавказе был организован первый на Северном Кавказе Терский (позднее — Горский) институт народного образования (198). Институт создавался на основе преобразования четырех учебных заведений — Владикавказского учительского института, Терской и Осетинской учительских семинарий и Фребелевских курсов (103:176). В институте открылись четыре отделения (дошкольное, школьное первой ступени, школьное второй ступени, трудовых процессов), национальные подготовительные группы, краткосрочные педагогические курсы ускоренной подготовки учителей для школ первой ступени. В институте были организованы физический, общественно-исторический, естественноисторический, краеведческий кабинеты. Базой для практической и научно-методической работы служили открытые при институте опытно-показательные школы первой и второй ступени и детский сад. Первый набор составил 100 человек. Через два года институт был реорганизован — открылись два факультета: физико-математический с математическим и естественно-географическим отделениями, общественно-исторический со словесным и социально-историческим отделениями. Полный курс обучения в институте был рассчитан на три года (189:45).  

С 1 ноября 1920 г. при ОкрОНО работали учительские курсы повышенного типа. Однако не усилия по подготовке и переподготовке учителей определяли ситуацию в народном образовании Осетии. Самым серьезным препятствием для строительства новой школы и для национализации образования были объективные экономические трудности. Уже подготовка к новому 1920–21 учебному году выявила бедственное состояние и острую нехватку школьных помещений, нужду в самом необходимом (тетради, мел, карандаши, классная мебель и т. п.), которую испытывали многие школы (34: 20–21). 25 июля 1920 г. Терский областной ревком издал приказ об освобождении к 15 августа всех школьных зданий, занятых учреждениями и воинскими частями.  

В Горской республике: борьба с разрухой. Осенью 1920 г. Северная Осетия на правах округа вошла в состав Горской АССР. Осетинский ОкрОНО подчинялся теперь Наркомпросу Горской республики. Первое время аппарат Наркомпроса, не располагая достаточным количеством инструкторов, не мог наладить руководство школами и методическую помощь учителям. Не сразу определилась структура органов народного образования (19: 58).  

Общая разруха, неоднократная смена власти в годы революции и гражданской войны, затем небывалый голод 1921 г. и волна детской беспризорности предопределили резкое сокращение школьной сети в 1921 и 1922 гг.  

Пришедшие в негодность школьные здания не ремонтировались из-за нехватки средств. Учителям не выплачивали вовремя зарплату, некоторых преследовали по идейным и классовым соображениям. Значительная часть педагогических кадров оказалась привлечена к партийной и советской работе. Все это приводило к резкому сокращению квалифицированного педагогического персонала в школах. ОкрОНО публиковал объявления о наличии вакантных мест «в школах всех ступеней» и приглашал «желающих занять учительские должности» (119). Для упрочения материальной базы школьного строительства Наркомпрос Горской республики принял решение сократить школьную сеть. В Осетии были сокращены 37 школ первой и 5-второй ступени (1:6–11). По итогам 1920–21 учебного года газета «Горская правда» определила состояние школьного дела как «скорбный путь единой трудовой школы» (115).  

Особенно тяжелым было положение в горной местности и отдаленных селах (18: 51–54). Переселение горцев на равнину, развернувшееся в первые годы советской власти, породило новые трудности в школьном строительстве. Многие горные села никогда не имели своих школ. Разбросанные по труднодоступным ущельям и не имевшие дорог даже для сообщения с соседями, высокогорные селения Осетии зимой были отрезаны от окружающего мира. Для оставшегося в горах населения не имело смысла строить школы в каждом селе. Поэтому предлагалось открывать школы-интернаты только в центральных селениях, общее же число школ свести к необходимому минимуму. В незавидном положении находились и горцы, выселившиеся на равнину. 14 переселенческих сел Северной Осетии, начинавшие жизнь на равнине с землянок, не могли построить школьные здания на собственные средства (18: 116; 190: 32).  

Учительская зарплата не обеспечивала прожиточный минимум, да еще и задолженность, например, в 1922 г. охватила период с апреля по сентябрь (5: 5). Тяжелое материальное положение учителей и школьная разруха привели к полному срыву занятий в 21 школе (18:2–3). В крупнейшем селении Северной Осетии Христиановском (ныне — город Дигора) были закрыты три школы и оставлены за штатом 17 учителей этих школ (18:28). За бортом школы оставалось 76,6 % детей. Количество школ стало меньшим, чем в дореволюционный период. В 1914 г. в Осетинском округе было 67 школ, в 1921 г. их число выросло до 115, но уже в 1922 г. снизилось до 56 и начало вновь расти в 1923 г. — 57 школ. По числу учащихся и учителей статистика дает такую невеселую картину: в 1921 г. учеников — 16 118, учителей — 392, в 1922 г. — соответственно 8 829 и 230, в 1923 г. —8 225 и 196 (24:1). Тем не менее, мероприятия по подготовке педагогических кадров продолжались. Переподготовка работающих учителей проходила на краткосрочных курсах. В1923 г. был открыт Горский педагогический техникум, рассчитанный на подготовку учителей для школ первой ступени. Техникум имел общежитие, студенты получали стипендию. Почти одновременно с открытием этого учебного заведения был поставлен вопрос о необходимости отдельного педтехникума для осетин (155). Вскоре последовало и решение — при реорганизации и разделении Горского педтехникума был открыт в том числе самостоятельный Осетинский педтехникум.  

Масштабы деятельности органов народного образования и спектр проблем, требовавших разрешения, невозможно правильно оценить без упоминания мероприятий по ликвидации неграмотности. Еще 24 ноября 1920 г. последовал приказ Терского облисполкома об обязательной ликвидации неграмотности в соответствии с декретом СНК РСФСР от 26 декабря 1919 г. Все население в возрасте от 13 до 50 лет было «обязано учиться грамоте во внешкольных учреждениях» (103: 130). Организовывались так называемые ликпункты и школы для малограмотных, где учили чтению, письму и счету. Срок обучения в ликпунктах составлял 4 месяца, в школах грамоты — полгода. Была установлена 6-часовая недельная норма занятий (9:238). Проводился добровольный сбор письменных принадлежностей и учебников для школ грамоты (103:134). Поданным переписи 1920 г., в Северной Осетии грамотная часть населения составляла 16,87 %, из мужчин —24,21 %, женщин — 9,79 %. Лиц со средним образованием на каждые 10 тысяч человек было 67, с высшим образованием — 6.  

Уровень грамотности у осетин составлял 10 %, у русских с казаками — 37,7 %, у немцев — 31,6 % (31: 60). В 1921 г. число грамотных увеличилось: на равнине — на 5 %, в горной зоне — на 2,7 %, по всему округу — на 4,2 %. Интересно, что наблюдалась существенная разница в числе грамотных людей не только между равнинными и горными селениями, но и между соседними селами осетинской равнины. Результат во многом зависел от дореволюционной постановки школьного дела в разных населенных пунктах. Самые высокие показатели грамотности зафиксированы у жителей селений Христиановского — 40 % и Гизели — 36 % (103:480).  

1 февраля 1921 г. в Северной Осетии создана Чрезвычайная Комиссия по ликвидации безграмотности (по примеру Всероссийской Чрезвычайной комиссии по ликвидации неграмотности). С 15 мая 1921 г. при ОкрОНО действовали курсы для ликвидаторов и инструкторов по ликвидации неграмотности. Важно отметить, что постановление СНК Горской республики определяет обязанность «обучиться грамоте на родном и на русском языках в порядке государственного принуждения» (20:15). 17 ноября 1923 г. Горский Совнарком постановил, что все население «в возрасте от 18 до 35 лет, не умеющее читать и писать, привлекается к обучению грамоте на родном или русском языке по желанию в течение 1923–1927 гг.» (103: 147). Ликвидация неграмотности в Северной Осетии проходила с большими трудностями: не хватало учителей-ликвидаторов, не было учебных пособий, отпускаемые средства не могли обеспечить создания необходимого числа ликпунктов и школ грамоты. Интересно, что в Осетии отмечена «практика подготовки к поступлению в техникумы, рабфаки и даже в ВУЗы в индивидуальном порядке и группами в 3–5 человек у частных репетиторов» (200: 38). 30 декабря 1923 г. Общекавказская краевая методическая конференция приняла резолюцию с полным перечнем типов учебных пособий на языках народов Северного Кавказа, важнейшее место в планах издания учебной литературы должны были занять пособия для ликвидации неграмотности (21:25–26).  

Еще одно обстоятельство, тормозившее школьное строительство и национализацию образования, — волна беспризорности, поднятая голодом 1921 г. В Горскую республику двинулись толпы бездомных детей-сирот из голодающих областей России. Забота о беспризорных детях оттеснила на второй план все прочие задачи органов народного образования. В Северной Осетии в 1921 г. было открыто 9 детских домов (200: 33). На III съезде Советов Горской республики (октябрь 1923 г.) нарком просвещения говорил: «Приходилось проявлять нечеловеческие усилия, направленные к тому, чтоб остановить, в конце концов, это отступление и не допускать до разрушения и полной дезорганизации работы, ...приходилось отодвигать те или иные задачи, стоящие перед Наркомпросом в деле школьного благоустройства, до лучших времен и в первую голову заняться спасением детей-сирот от смерти» (3: 56).  

Преодоление кризиса. Кризис в развитии школьного дела удалось остановить только в 1923 г. Однако и в первые годы после окончания гражданской войны, несмотря на разруху, голод, нехватку средств, были сделаны важные шаги по реорганизации школьной системы и упорядочению ее материальной базы. Важное значение имели: состоявшееся в январе 1921 г. постановление об организации школьной системы РСФСР на основе школы-семилетки с двумя концентрами (первый — 4 года, второй — 3 года), создание Государственного Ученого Совета (ГУС) при Наркомпросе РСФСР и выход подготовленных им ориентировочных учебных программ, установление норм выработки и ставок оплаты труда работников просвещения (23: 10), разработка на основе устава школы РСФСР устава школы Горской республики с учетом местных особенностей (27: 86–88). Современники придавали большое значение тому, что в 1922–23 учебном году прекратилось сокращение школьной сети (2:159). Это казалось символом близких и радостных перемен.  

Несомненными достижениями первых лет советской власти в Северной Осетии были: создание государственных и общественных органов, занимавшихся проблемами национальной школы, изучением и популяризацией национальной культуры (ОкрОНО, ОИФО); государственная забота о подготовке национальных педагогических кадров высшей квалификации (в 1923 г. состоялся первый выпуск пединститута —его закончили два человека по социально-историческому отделению).  

Главное достижение начала 20-х гг. — решительный поворот к созданию осетинской школы с родным языком обучения. На партийных конференциях и съездах Советов было осуждено насаждение в Осетии русской школы. В основу перспективной концепции строительства народного образования была положена идея создания национальной школы с преподаванием на родном языке. Началась работа над учебной литературой на осетинском языке и созданием национальной типографии; открылись учебные заведения для подготовки квалифицированных учителей с высшим и средним специальным образованием. Первым шагом в избранном направлении стало обучение детей на родном языке в первой группе школы первой ступени. Переход на осетинский язык во всех классах школ первой и второй ступени был рассчитан на 4–5 лет (190:14–15).  

Планы пришлось многократно корректировать, но первый успешный шаг был сделан.  

Чтобы полнее представить культурные реформы эпохи, напомню читателю о латинизации осетинского письма, которая состоялась на волне мощного движения за латинизацию, связанного с идеей мировой революции. В рамках этого движения были созданы письменности для многих народов СССР, в том числе и народов Кавказа (103: 138–139). Осетины имели свою утвердившуюся письменность на основе кириллицы. Но в ходе латинизации алфавитов группой интеллигенции был поставлен вопрос о переводе на латинскую графику и осетинской письменности. Противники такого перехода ссылались на то, что в русском алфавите больше букв, поэтому легче выразить звуки осетинского языка. Другим аргументом было то, что переход на латиницу воспрепятствует усвоению русского языка и русской культуры. Сторонники латиницы выдвигали довод неизбежности обращения к ней всего человечества и отрицали какую-либо связь латинизации с отказом от русской культуры (168). И те, и другие, впрочем, признавали, что переход вызовет ряд неудобств — в частности, он может затормозить развитие осетинской литературы. После долгих обсуждений (см. 139) Наркомпрос Горской республики в 1923 г. принял решение о латинизации осетинского письма. В литературе превалирует точка зрения, признающая латинизацию ошибочной (200:38; 171:153). Представляется, однако, что этот специальный вопрос еще недостаточно изучен. При всех неудобствах и дополнительных трудностях, которые вызвал переход на латиницу, несомненно и то, что именно в период существования письменности на латинской основе (до 1938 г.) в Осетии произошли существенные сдвиги в культурном и языковом строительстве. К этому же периоду относится интенсивный процесс национализации (коренизации) осетинской школы.  

1923 г. стал переломным в истории народного образования Северной Осетии. Из-за тяжелого материального положения в этом году бросили педагогическую работу 58 учителей, но школьная сеть начала расширяться, увеличилось количество детей, посещающих школу. Обучением была охвачена почти треть детей школьного возраста. ОкрОНО разработал типовые планы и составил сметы, выделил средства в помощь сельским обществам, взявшимся за строительство школ.  

31 августа 1923 г. коллегия ОкрОНО постановила приступить к изданию букваря Г.К. Нуриева на иронском диалекте, букваря М.К. Гарданова на дигорском диалекте и осетинской грамматики Б.А. Алборова (22:93). Это постановление было одобрено и закреплено решениями III съезда Советов Горской республики,  

наметившего важные мероприятия по изучению родного языка, изданию учебников и подготовке педагогов для национальной школы. Буквари Г.К. Гуриева и М.К. Гарданова были отпечатаны в 1924 г. тиражом соответственно 4000 и 2000 экземпляров (26:174). 1923 годом датирован целый список книг, подготовленных к изданию (25: 14; 4: 62). В него включены 26 названий учебной литературы, 20 авторских сборников прозы и поэзии, 2 фольклорных сборника и 3 научных издания Осетинского историко-филологического общества. В число учебных книг вошли буквари, книги для чтения, хрестоматии, словари, учебники по естествознанию, географии, родиноведению, задачники, а также переведенные с русского языка пособия по природоведению. Выполнение этого издательского плана было рассчитано на несколько лет.  

Автономизация и культурно-образовательное единство Осетии. Декретом ЦИК от 7 июля 1924 г. Горская республика была упразднена, из ее состава выделилась Северо-Осетинская автономная область. ОкрОНО был преобразован в Областной ОНО и получил большую самостоятельность.  

Новая экономическая политика (НЭП) и общий подъем народного хозяйства страны привели в 1924–1927 гг. к относительно быстрому развитию осетинской общеобразовательной школы. Работа по восстановлению школьной сети и национализации осетинской школы проходила теперь в более благоприятной обстановке.  

Осетины составляли 84,5 % от населения области (132 241 чел.), русские — 12,9 % (20 147 чел.), представители других национальностей (немцы, грузины, армяне и т. д.) — 2,6 % (2 290 чел.).  

Уровень грамотности достиг у осетин 23,9 %, у русских — 38,9 %, у остального населения в целом —19,2 % (86: 15). Всех школьных работников было 205 человек, из них 20 — с высшим образованием, 16 —со специальным средним, 63 человека без квалификации. Инспекторское обследование ОблОНО выявило ставшие традиционными недочеты: слабую постановку преподавания осетинского языка и родиноведения, отсутствие учебников и инвентаря, устаревшие методы преподавания (190:33–34).  

Бюджет Северной Осетии был дефицитным — в области почти не было промышленности, сельское хозяйство оставалось единственным источником скудных доходов большинства населения, земли не хватало. По инициативе ОблОНО ставился вопрос о принятии школьной сети Северной Осетии на госснабжение.  

Осетинские школы финансировались из местного бюджета, что ставило их в невыгодное положение по сравнению с владикавказскими русскими школами второй ступени, принятыми на госснабжение. Еще одним препятствием для развития осетинской школы было отсутствие в местном бюджете средств на национальное издательство. Заведующий ОблОНО Г.А. Дзагуров заявил партийным органам, что «необходима поддержка в реальной форме со стороны Наркомпроса РСФСР; если этой поддержки не будет, то издательства на осетинском языке не будет, а, следовательно, будет отодвинут вопрос о национализации осетинской школы» (5: 66–67).  

С конституированием Северной Осетии в качестве автономной области было связано решение (14 октября 1924 г.) об организации Осетинского центрального научно-исследовательского института краеведения на базе Осетинского историко-филологического общества. Институт состоял из трех отделений (естественноисторического, экономического и общественно-исторического) и находился в ведении ОблОНО (32:367–373).  

Выдающееся значение для дальнейшего строительства системы национального образования в Осетии имел I Объединенный съезд деятелей народного образования Северной и Южной Осетии (140; 141). Съезд состоялся в Цхинвале 19–23 августа 1924 г. На съезде были заслушаны информационные доклады Наркомпроса Южной Осетии и Северо-Осетинского ОблОНО, доклады о системе народного образования, графике и орфографии, едином литературном языке, деятельности научных обществ, совместной культурно-просветительной и издательской деятельности (10:48–51).  

Перспективы национальной культуры и национальной школы (в том числе создание учебной литературы, организация изучения родного языка в учебных заведениях, подготовка и переподготовка учителей) были тесно связаны с вопросом о литературном языке. Непреходящее значение съезда как раз и состоит в переходе от затянувшейся дискуссии к конкретным решениям общенационального масштаба. На съезде победило мнение о необходимости единого литературного языка. «На вопрос, какое из осетинских наречий можно и должно сделать общим литературным языком, было предложено ответить, исходя из следующих предпосылок: 1. Учесть, какое количество населения говорит на известном наречии. 2. Был ли на известном наречии литературный опыт и каково качество и количество его. 3. Какое из осетинских наречий моложе и отвечает духу современности» (103: 81). В резолюции съезда записано: «В основу литературного языка необходимо положить иронский диалект с цокающим произношением, с использованием лексического богатства остальных наречий» (6:29).  

Языком преподавания в школе первой ступени наряду с иронским был признан и дигорский диалект (в районах с дигорским населением). Изучение единого литературного языка в дигорских школах вводилось с третьего класса. Точно так же и русский язык в осетинской школе должны были изучать с третьего класса. Русский язык оставался языком обучения в школе второй ступени.  

Съезд постановил координировать работу органов просвещения Северной и Южной Осетии по национализации осетинской школы, усилить борьбу с неграмотностью взрослого населения, содействовать культурно-просветительской деятельности среди осетин, проживающих вне пределов двух осетинских автономий. Было признано целесообразным расширить школьную сеть, добиться увеличения финансирования просвещения и улучшения материального положения учительства. Серьезное внимание уделил съезд и разработке методических вопросов, и улучшению инструкторского аппарата (103:79–80).  

1–2 января 1925 г. состоялся I Северо-Осетинский областной съезд учителей. Обсудив состояние просвещения в Северной Осетии, съезд принял решение о немедленной организации научно-методического бюро для руководства методической и педагогической работой в области. В резолюцию съезда были включены пункты о налаживании снабжения методической литературой и учебными пособиями, об организации летних курсов переподготовки, улучшении материального положения школ и работников просвещения, издании педагогического журнала на русском и осетинском языках, укреплении осетинского издательства (174). Съезд признал необходимость скорейшей национализации осетинской школы первой ступени и постановил «в целях национально-культурного развития осетинского народа» усилить контакты между культурно-просветительными организациями Северной и Южной Осетии.  

Позиция Наркомпроса РСФСР. Документы дают возможность сверить выработанные съездами планы с реальным положением дел в осетинской школе. В январе 1925 г. в Северной Осетии побывал инспектор Наркомпроса РСФСР В. П. Чаплиев. Результаты проведенного им обследования дают достаточно полное и объективное представление о системе просвещения СО АО.  

В итоговом докладе Наркомпросу инспектор так описывает школьную работу: «В пределах Осетии нет ни одной школы, где бы школьная работа велась исключительно на родном языке, а русский входил бы в курс, как предмет. Только первые группы ведут работу на родном языке полностью, исключая групп около 10 по всей Осетии, где за неимением осетинского букваря проходят с первой группой русский язык. По инициативе самих учителей во втором полугодии в первых группах вводятся т. н. лексические уроки (путем бесед по картинам, путем ознакомления с русскими названиями окружающих предметов и пр.). Во вторых группах в первом полугодии проходится вторая часть осетинского букваря, а в остальном работа ведется на русском языке. В третьих группах вся работа ведется на русском языке и имеются отдельные уроки родиноведения (осет. яз.) и, наконец, в четвертых группах — родного языка нет. Родной язык только помогает, как перевод, для усвоения понятия. Вся работа на русском языке» (9: 38–39).  

Касаясь задач, поставленных I Объединенным съездом, инспектор отмечает, что «в области принципиально признано необходимым работу школы первой ступени проводить на родном языке, работу же школ, стоящих над первой ступенью, производить на русском языке, со включением в курс осетинского языка как предмета, но это для Осетии только цель. В данный момент, ввиду недостатка букварей на родном языке, даже не все первые группы школ первой ступени удается перевести на родной язык» (91:40).  

Очень интересен представленный в отчете инспектора анализ общественного мнения: «Со стороны населения сначала (1921 г.) наблюдалось в некоторых местах отрицательное отношение к преподаванию в школах осетинского языка, крестьяне говорили, что «научите говорить по-русски, а по-осетински я и сам научу», но впоследствии не наблюдается ни одного случая, когда бы население недооценило родного языка в школе. Со стороны населения наблюдается энергичное требование к школе научить русской грамоте. И то, что в школах работа ведется на русском языке, воспринимается крестьянским населением очень спокойно, как бы само собой разумеющимся, вследствие необходимости русского языка в хозяйственных взаимоотношениях населения. Даже в осетинских верхах наблюдается спокойное отношение к этому вопросу, выставляя иногда мотивы: «окончивший русскую школу осетин должен получить в следующей ступени образование, а там надо хорошее знание русского языка, для Осетии отсталой нужно побольше образованных людей». «Как же можно поставить ученье на родном языке, когда кроме букваря (и то в крайне недостаточном количестве) больше нет книг на осетинском языке». Такое «увлечение» русским языком иногда и в некоторых учреждениях (хотя бы в Совпартшколе, Педтехникуме) довело до того, что осетинского языка до сих пор не существовало (в Совпартшколе в одной группе изучают экономическую географию и ни один из курсантов-осетин не умеет читать на осетинском языке).  

Доводы работников по существу основательны. Очень нужны учебники и изданием их в первую очередь для школы первой ступени надо заняться в большей мере, чем до сих пор. Надо отвести родному языку большее место во всей работе школы и это возможно теперь же. Учителей, не владеющих осетинским языком, надо передвинуть в старшие группы».  

Инспектор делает четкие и однозначные выводы. «Исследование вопроса показало: 1) дети охотнее и сознательнее переходят на работу на родном языке; 2) при работе на русском языке дети больше всего усваивают смысл, не умея передать понятия словами, большинство слов для них непонятно; 3) при чтении развивается, собственно, техника чтения без усвоения смысла слова. Осетин будет больше образован, если школу первой ступени он пройдет на родном языке» (86:40–41).  

В разделе «Дошкольное воспитание» инспектор докладывает: «В г. Владикавказе имеется один детский сад при одной руководительнице. Главные моменты занятий — игры, пение и грамота. В обиходе разговаривают на осетинском языке. Песни на осетинском и на русском, больше на последнем. Русские песни предпочитают, потому что мало зафиксировано у руководительницы осетинских песен и, по выражению руководительницы, «дети больше любят русские песни» (руководительница осетинка), но пение на осетинском языке по полученному впечатлению больше увлекает детей, чем когда они поют на русском.  

В смысле организации детской среды сад производит прекрасное впечатление. Был случай при обследовании, когда дети остались одни в комнате, в это время было слышно организованное пение детей по их собственному почину. Большим недостатком в работе детского сада является ознакомление детей с русской азбукой при совершенном обходе осетинской азбуки» (86: 38).  

Высоко оценивая методическую работу Осетинского Педтехникума, В.П. Чаплиев сокрушенно констатирует: «Все преподавание в Педтехникуме идет на русском языке. Осетинского языка нет» (86: 4–7).  

В инспекторском отчете подчеркивается плохое снабжение школ учебниками и книгами. «На родном языке заготовлено два типа букваря — 2000 книг на дигорском диалекте и 4000 книг на иронском. Количество весьма незначительное, не позволяющее развернуть работу по обучению грамоте во всех первых группах на родном языке (в Гизельской школе из трех первых групп только в одной имеются буквари). Для лик-пунктов букварей нет на родном языке. Ликвидация (неграмотности. — Р.Б.) — на русском языке. ...Слабая обеспеченность средствами не сглаживает стоящего крайне остро вопроса об учебниках. Обследование показывает, что без учебников на осетинском языке нельзя поставить в школе осетинскую грамоту (нет учителей, умеющих обучать без букваря), нельзя комплексную систему осуществить и осетинская школа вынуждена на значительное отставание» (86:22–23).  

Материальное положение учителей инспектор признал «далеко не удовлетворительным». Заработная плата работников просвещения в Северной Осетии была ниже, чем в соседних областях, «не говоря уже о том, что по сравнению с зарплатой 23–24 г. текущая зарплата значительно понижена и не выдерживает минимума» (86: 23). Докладывая о результатах инспектирования на бюро обкома РКП(б), В.П. Чаплиев предложил увеличить ассигнования на народное образование из местного бюджета и использовать новые средства на повышение зарплаты работникам просвещения, издание осетинских учебников, расширение сети культпросветучреждений и ликпунктов, переподготовку учителей. Не имея полномочий обещать финансовую помощь из Москвы, инспектор тем не менее признал необходимость субсидий центра для ускоренного издания учебников на осетинском языке. В качестве второго (после местного бюджета) источника фиксирования инспектор предлагал привлечение средств населения. «Среди осетинского народа, — по мнению инспектора, — наблюдается сильная тяга к просвещению, и сочувственное отношение к помощи школе, выражающееся в некоторых местах в желании построить школу за свой счет, в приобретении книг, библиотек и т. д. Но все это носит неорганизованный характер, тогда как это следовало бы приветствовать, учитывать и планомерно направлять» (86:7–8,23).  

Общее впечатление В.П. Чаплиева о системе народного образования в СО АО выражено в его письме Г.А. Дзагурову, написанном по возвращении в Москву: «Работу окончил, отчитываюсь перед НКП. На днях еду на обследование Московской губ. Сейчас сижу над подготовкой доклада Крупской. Результат: самый просвещенный ОНО — Осетинский, остальные на ОНО не похожи. Самый культурный и сдвинувшийся с места исторического застоя — осетинский народ. А там глушь, целина с сорными травами истории» (8:69).  

13 мая 1925 г. Наркомпрос РСФСР принял постановление «по докладу инспектора НКП т. Чаплиева В.П. о положении народного образования в Се-веро-Осетинской Автономной Области». Постановление подтвердило предложения, высказанные инспектором. Особое внимание Наркомпрос уделил проблемам национальной школы. Приведу лишь несколько пунктов постановления:  

«— необходимо усилить работу по осетинизации школ. Наркомпрос полагает, что в этом направлении можно было бы сделать больше, принимая во внимание существующие условия. То, что в Осетии нет ни одной школы, в которой работа велась бы на родном языке и только первые группы (исключая десяти) ведут работу на родном языке, считать совершенно ненормальным;  

— основным недостатком работы по дошкольному воспитанию является внедрение в детский сад русской грамоты, а также и учебно-воспитательного материала на русском языке;  

— предложить ОНО: во всех учреждениях обязательно ввести преподавание родного языка» (86: 2–3).  

Учебные программы. Один из недостатков школьной работы, отмеченных в ходе инспекторского обследования, состоял в слабом применении программ ГУСа (Государственного Ученого Совета при Нарком-просе РСФСР). Многие школы Северной Осетии продолжали пользоваться учебными программами Нар-компроса упраздненной Горской республики. В соответствии с рекомендациями инспектора было организовано областное методическое бюро при ОблОНО. Методбюро исходило в своей деятельности из того, что перспективы хозяйственного развития Осетии требуют подготовки грамотных работников с хорошим знанием края, поэтому работу в школе следует строить на краеведческой основе и вести по программам ГУСа. Первым крупным шагом в этом направлении явились летние полуторамесячные курсы, которые прошли 120 учителей. Программа, разработанная методбюро, включала три раздела: а) краеведение, изучение экономики и производительных сил Северной Осетии; б) марксизм и ГУСовские программы; в) методы преподавания. Главной задачей курсов стало подведение под программы ГУСа краеведческого фундамента. Результат не замедлил сказаться — после курсов учителя начали переходить в преподавании на ГУСовские программы (29: 283–295).  

Впрочем, эти программы, отражая определенный этап в поиске новых путей преподавания, имели свои особенности и недостатки. «Основным стержнем преподавания, — так считал ГУС, — должно быть теоретическое и практическое изучение экономической жизни и экономического строительства своей страны. Отсюда вытекает трудовой характер школы. Это изучение должно идти по четырем направлениям: 1) по направлению изучения сил и богатств природы, 2) по направлению изучения способов воздействия на эти богатства и силы с целью их использования со стороны людей, 3) по направлению изучения главного фактора производства — человека, члена современного общества, и, наконец, 4) по направлению изучения организации этого общества» (177:121). Начальной школе в деревне придавался сельскохозяйственный уклон, в городе — уклон индустриальный. Учебные программы не были построены, как прежде, по отдельным предметам. Программы становились комплексными. Например, схема программы для школ второй ступени строилась по трем разделам-колонкам: 1) природа, ее богатства и силы, 2) использование этих богатств и сил человеком, 3) общественная жизнь. Каждая тема включала сведения из трех разделов и связывалась с сезоном года, местным краем, а иногда и с датами революционных праздников. Сведения по языку, литературе и математике плохо укладывались в такую схему. При этом изучение по старинке отдельных предметов не рекомендовалось. На практике следование комплексным программам часто приводило к бессистемному и поверхностному обучению, снижало грамотность и общее развитие учащихся.  

Уже на Всесоюзном учительском съезде в 1925 г. было решено все же проводить в школах отдельные уроки чтения, письма, счета. При отсутствии достаточного числа высококвалифицированных учителей, катастрофической нехватке учебных пособий, необеспеченности прочих условий преподавания полный и буквальный переход на комплексные программы в осетинской школе был вряд ли возможен. Что касается кампании по внедрению ГУСовских программ, она не нарушила естественного развития осетинской школы и даже принесла пользу, сориентировав учителей на связь школы с жизнью, на преодоление отрыва обучения от трудовой деятельности людей и общественных процессов. «В отношении методов преподавания учителям дана полная свобода. Каждый из них к выполнению намеченной цели программы идет тем путем, какой находит наиболее удобным и полезным для дела», — читаем в одном из отчетов (30:43). Основное внимание учителей направлялось на скорейшее решение вопросов национализации школы.  

В 1925 г. быстро шло увеличение числа школ и численности учащихся. На 1 января в СО АО было 69 школ с 9 854 учениками. К 1 апреля школ было уже 75, учеников —10 205. Отмечались большое стремление учиться и хорошая посещаемость, даже несмотря на отсутствие во многих школах надлежащих условий и учебных принадлежностей (30: 32–43).  

Аппарат ОблОНО сосредоточил усилия на подготовке учителей к преподаванию на осетинском языке и издании национальных учебников. Методбюро занималось разработкой программ и методов обучения родному языку. 10 июня 1925 г. методбюро вынесло решение об особой постановке осетинского языка в показательных областных школах. В эти школы приглашались наиболее квалифицированные преподаватели, хорошо знающие осетинский язык. Опыт областных школ предполагалось распространить впоследствии на всю школьную сеть. Коллегия ОблОНО утвердила такой подход. Были организованы курсы подготовки и переподготовки учителей осетинского языка, прошедшие с 1 по 15 октября 1925 г. Программа курсов по языку была составлена Б.А. Алборовым, программа по краеведению — Г.А. Дзагуровым. Главной проблемой, стоявшей на повестке дня учительских курсов, была постановка преподавания осетинского языка и краеведения в осетинских школах первой и второй ступени, в Осетинском педтехникуме, на рабфаке, в Совпартшколе и сельскохозяйственном техникуме (28:1).  

Недельное расписание часов и предметов, по которому работала осетинская школа (86: 39), представлено в Приложении (таблица 2).  

Начало практической национализации. Несмотря на постановление Наркомпроса РСФСР, ОблОНО не изменило своего подхода к национализации осетинской школы. Переход на родной язык осуществлялся постепенно. В 1924–25 учебном году было полностью введено преподавание на родном языке в первой группе школы первой ступени, в 1925–26 учебном году — во второй группе (33:37). Облметодбюро разработало комплексные программы для первого и второго годов обучения в осетинской школе, активно занималось составлением учебников, снабжением школ наглядными и учебными пособиями (35:40–44).  

15 сентября 1926 г. во Владикавказе состоялась областная методическая конференция, в которой участвовал актив осетинского учительства. Конференция обсудила наиболее принципиальные и самые насущные вопросы развития народного образования в Осетии. Два основных доклада были сделаны Г.А. Дзагуровым и Г.Г. Бекоевым. В докладе Г.А. Дзагурова «Задачи и перспективы народного образования в Осетии» обосновывалась мысль о том, что система народного образования, повторив в главных чертах общесоюзные формы, должна быть индивидуализирована в согласии с хозяйственно-экономическим и национально-культурным развитием Осетии. Докладчик высказался против национального нигилизма, свойственного определенной части студенчества, отрицательно относящейся к национальной культуре. Факт существования осетинской национальной культуры, по мнению докладчика, подтверждается наличием языка, созданием литературы на этом языке, наличием народного эпоса и памятников искусства. В прениях по докладу Г. А. Дзагурова учителя указали на отсутствие пособий на родном языке, слабые краеведческие знания учительства. Прозвучали также предостережения от слишком резкого перехода, неучета экономических возможностей. В заключительном слове докладчик выразил мнение большинства собравшихся, сказав о том, что «с национализацией школы нужно торопиться, ибо уже десятый год мы имеем свою школу» (36: 93).  

Г.Г. Бекоев выступил с докладом «О русском языке в осетинской школе», обосновав в нем необходимость и возможность национализации, постепенность ее введения, а также важную роль русского языка в осетинской школе. «Если же мы будем считаться с мнением родителей, если мы будем щадить детей — мы не сможем национализировать школу, — сказал докладчик. — Наши дети с самого начала изучения русского языка привыкают думать по-русски. Они усваивают простые понятия, но сложную мысль они не могут охватить. Задача заключается в том, чтобы детей школьного возраста приучить мыслить на родном языке. У них от этого будет больше развития, им легче будет усваивать то, что преподносит им учитель, да и учителю будет легче преподносить знание таким детям при меньшей затрате времени» (36: 95).  

В резолюциях конференции записано: система народного образования должна отвечать хозяйственно-экономическому уклону Северной Осетии; национализацию осетинской школы следует проводить последовательно и неуклонно; русский язык в осетинской школе необходимо вводить со второго года обучения. Важным направлением работы было признано «выявление элементов осетинской культуры» и ее изучение (35:45–48).  

В 1926–27 учебном году завершилась работа по национализации третьей группы (третьего года обучения) школ первой ступени. Изданы были учебники для школ первой ступени на осетинском языке (36:12).  

В 1927 г. был впервые выполнен в основном план строительства школьных зданий. Также впервые был составлен пятилетний перспективный план по народному образованию — с 1925–26 до 1929–30 учебного года (95: 1–8).  

Национальный всеобуч. Важным достижением стала разработка концепции и плана введения всеобщего начального обучения к 1934 г. (35: 89–90). План начального всеобуча исходил из «естественно-исторических и политико-экономических условий» Северной Осетии. Область делилась на две части — горную и равнинную. На равнине предполагалось использовать существовавшие условия и местные ресурсы (включая помощь населения) для широкого планового строительства учебных заведений. В марте 1927 г. III съезд Советов СО АО провозгласил линию на «расширение исключительно сети школ первой ступени», дающих начальное образование (36: 8). Иное дело в горах, где природные условия, малоземелье, отсутствие коммуникаций создавали серьезные препятствия для расширения числа учебных и культурно-просветительных учреждений.  

Переселение горцев на равнину завершилось в 1925 г., но привело лишь к ухудшению положения тех, кто остался в горах. Как это ни парадоксально, но даже земельный голод в горах не был смягчен, потому что оставшиеся жители горных селений не справлялись с очисткой от камней и удобрением земли. Наряду с хозяйственными неурядицами «создалось положение, исключающее возможность строить школьную сеть с фактически преодолимым радиусом. Потому что там, где раньше можно было для 5–6 отселков строить одну школу, теперь ее нужно строить для 9–10 отселков. (...) При этом радиус школьный доходит до 5–6 верст, а местами и до 10–12 верст. Между тем в условиях наших гор, не только трехверстный, но полутораверстный радиус зимой совершенно непреодолим для детей школьного возраста и опасен для взрослых» (97: 1–2). Единственным выходом признавалось устройство школ с общежитиями. Такие школы могли быть созданы только за счет государственных средств. Интернаты должны были расположиться в Кобане, Дзуарикау, Наре, Садоне и Фаснале (103: 95). Одной из главных предпосылок всеобщего обучения считалась неоднократно отмеченная в Осетии «тяга народа к школе и его готовность идти на всякие жертвы для школьного дела». Концепция всеобуча в Северной Осетии включала расчет на использование инициативы народа, который «в достаточной степени осознал свое положение и понимает, что единственное его спасение в учении — в этом предохранительном клапане, который, с одной стороны, не даст нам задохнуться в земельной тесноте, с другой — удержит наиболее здоровую и энергичную часть населения, особенно молодежь, от эмиграции, которая принимает угрожающие размеры. Таким образом, вопрос о школе в нашей действительности является вопросом жизни и смерти для народа. Это чувствуется всеми, начиная с интеллигента и кончая хлеборобом» (97:2–3).  

В 1927 г. состоялось еще одно событие, имевшее отношение к строительству национальной школы. III съезд Советов СО АО, исходя из национально-культурных интересов и экономических соображений, постановил координировать культурно-просветительную работу в Северной и Южной Осетии (36:9). В сентябре 1927 г. прошел Второй Объединенный съезд Северной и Южной Осетии по вопросам культуры и просвещения.  

Заслушав доклады Северо-Осетинского ОблОНО и Юго-Осетинского Наркомпроса, объединенный съезд признал необходимым наладить обмен школьными работниками, объединить несколько учебных заведений повышенного типа, установить единую систему народного образования (пятилетка для первой ступени), ускорить темпы национализации школ первой ступени (91: 1).  

Главной темой обсуждения на съезде стал вопрос о едином литературном языке для всех ветвей осетинского народа (98:27; 146). В резолюции было записано, что Осетия сможет вести социалистическое строительство только на основе создания и развития национальной культуры. Общность экономических и культурных интересов и цели строительства национальной культуры требовали, по мнению съезда, скорейшего осуществления решений Первого объединенного съезда (1924 г.) о едином литературном языке. Съезд подтвердил прежние решения о сохранении дигорских школ первой ступени, признал целесообразным параллельное печатание в газете «Р?стдзинад» материалов «на иронском и дигорском языках». Съезд постановил «теперь же начать работу по установлению в школах единообразия в произношении, считая это одним из моментов в создании единого литературного языка». Были резко осуждены точка зрения о ненужности единого литературного языка и предложение держать курс на немедленную ассимиляцию осетинского языка русским (91: 2–3).  

Несомненным успехом органов просвещения в 1927 г. было преодоление кризиса в издательском деле. До 1917 г. существовали только буквари Алмахсита Канукова и Бидзины Кочиева и три учебные книги Степана Мамитова. До образования Горской республики ничего не удалось более издать, и только Наркомпрос Горской республики напечатал буквари Г.К. Гуриева (иронский) и М.К. Гарданова (дигорский). Лишь с 1925 г. издательское дело пошло на лад. В 1927 г. вышло 8 учебников, второй выпуск памятников осетинского фольклора, первый том «Осетинско-русско-немецкого словаря» В. Ф. Миллера и целый ряд художественных произведений на осетинском языке (35: 89–90; 36: 12–13).  

Тем не менее, в отчете о состоянии народного образования в 1928–29 учебном году отсутствие и нехватка учебников на родном языке названы «главным тормозом проведения национализации школы». Другая помеха — недостаток учителей-националов. Выполнение пятилетнего плана по народному образованию тоже задерживалось — причинами названы «слабая экономическая мощь» и дефицитность бюджета СО АО. Строительство школ было развернуто лишь в объеме 31 % от плана (38:20–25). Относительное благополучие наблюдалось в сфере методической работы и переподготовки учителей, ликвидации неграмотности.  

В 1928–29 учебном году в первых трех группах школ первой ступени преподавание велось на осетинском языке. Русский язык в качестве учебного предмета вводился со второго года обучения. С этого же учебного года начался перевод на осетинский язык преподавания части предметов в Оспедтехникуме (36: 33; 38: 20).  

Переход на осетинский язык обучения в четвертой группе (четвертый год в школе первой ступени) начался в 1929–30 учебном году, но не был завершен. Из-за изменений, внесенных в программу ГУСа, задержалось издание учебника для четвертого года обучения на осетинском языке (39:4).  

По решению конференции учителей осетинских школ второй ступени (январь 1929 г.) Б.А. Алборовым были подготовлены учебные программы по курсам «Наблюдение над родным языком» для первых семи лет обучения, «Осетинская народная словесность» для 8 класса, «История осетинской литературы» для 8 класса, «Этнография Осетии» для 6 класса, «История осетинского народа» для 7 класса, «Введение в языкознание» для 9 класса, «Осетинский язык» для 9 класса (96:1–35).  

Осетинское делопроизводство. Прямое отношение к успехам и неудачам в строительстве национальной школы имеет история перевода делопроизводства на осетинский язык. Переход на родной язык в делопроизводстве был признан ВЦИКом обязательным «в целях приспособления советского аппарата в национальных областях и республиках к быту коренного населения и привлечения последнего к активному советскому строительству» (33: 38). Для разработки практических мероприятий еще Северо-Осетинским Ревкомом (1920 г.) была создана комиссия в составе Б. Дзугаева, Г.Ф. Баракова, Б.А. Алборова и Г.А. Дзагурова. Комиссия предложила следующую программу действий:  

«1) считать переход в делопроизводстве на осетинский язык обязательным для всех советских, партийных и других организаций Северной Осетии;  

2) делопроизводственным языком должен быть единый литературный язык, т. е. иронское наречие; дигорский язык допустим только при сношениях с центральными органами Северной Осетии, если на этом будут настаивать дигорцы;  

3) переход ввиду технической невозможности должен быть совершен постепенно; в первую очередь должен перейти ОНО, а также его учреждения;  

4) организовать курсы осетинского языка для всех служащих центральных и окружных организаций Северной Осетии;  

5) организовать (...) постоянную терминологическую комиссию для разработки терминов на осетинском языке» и т. д. (33:37–39). Была составлена смета необходимых расходов, но за отсутствием средств дело не сдвинулось с мертвой точки.  

Положение начало меняться, когда в январе 1925 г. Первый областной съезд Советов СО АО постановил «принять меры к скорейшему переходу всего делопроизводства на осетинский язык» (3: 27). ОНО составил план и смету курсов для служащих советского аппарата (33: 37). Впервые месячные курсы были проведены в январе 1926 г., но они не достигли цели, «так как ответственные работники неаккуратно посещали курсы» (35: 28). В сентябре 1927 г. Второй объединенный съезд Северной и Южной Осетии по вопросам культуры и просвещения постановил немедленно начать подготовительные работы — создать курсы, приобрести инвентарь и т. д. (91: 3). Однако реальный переход начался в 1928 г. 24 августа 1928 г. на Президиуме Северо-Осетинского Облисполкома был заслушан доклад С. У. Косирати «Об осетинизации управленческого аппарата Особласти» и принято соответствующее постановление. Был установлен срок для перевода делопроизводства на осетинский язык —1 января 1930 г. Для отдельных звеньев аппарата намечались этапы перехода. Были установлены также различные сроки обучения осетинскому языку для разных категорий работников. Второй пункт постановления гласил: «Основным для официальных сношений в Области установить осетинский язык (иронский диалект). Признать необходимым делопроизводство в Советском аппарате Дигорского округа вести на дигорском диалекте, а в Притеречном округе (с 83 % русского населения) — на русском языке (...). В сельсовете колонии Михайловской Дзауджикауского округа, объединяющем около 1500 человек немецкого населения, установить делопроизводство на немецком языке» (36:34–36). Перевод делопроизводства на родной язык был встречен с воодушевлением. Интересно отметить, что партийно-комсомольский аппарат на местах совершил этот переход, не дожидаясь особого распоряжения от вышестоящих органов (37:24).  

Первые итоги «национализации» школы. К концу 20-х гг. в Северной Осетии сложилась стабильная и разветвленная система народного образования. Общий уровень грамотности вырос с 15 % в 1920 г. до 41 % в 1930 г. (103: 165). Относительно быстро и успешно развивалась осетинская общеобразовательная школа. Сложился костяк учительских кадров. Профессионализация среднего образования отражала потребности хозяйства, культуры и государственного строительства. Каждой средней осетинской школе был придан определенный уклон — сельскохозяйственный, промышленный, педагогический, кооперативно-колхозный или административный. Осетинская школа подтвердила свою жизнеспособность, сыграв значительную роль в просвещении широких слоев населения.  

В 1927–28 учебном году в Северной Осетии было 17 075 учащихся и 121 школа, в 1929–30 учебном году — 23 800 учащихся и 142 школы. Охват детей школьного возраста достиг 76 %, при этом школой были охвачены полностью дети восьмилетнего возраста. Общее число учителей к 1930 г. составило 506 человек-283 мужчины и 223 женщины (39:1–4).  

Постепенно преодолевались трудности подготовки и привлечения на школьную работу квалифицированных кадров. Поданным 1928 г., высшее образование имели 50 учителей, незаконченное высшее-55 (200:44). Огромный ущерб школьному делу нанес классовый подход к формированию педагогических коллективов. По статистике 1930 г., 17,6 % учительства были признаны «антисоветским элементом». В этот разряд включали бывших офицеров, их жен и детей, бывших священников и членов их семей. При первой же возможности замены образованные педагоги из этого разряда становились жертвами «очищения учительских рядов» (39: 3–4).  

Подготовкой учителей для школ первой ступени занимался Осетинский педтехникум во Владикавказе и Учительские курсы при нем. Осетиноведов для школ повышенного типа готовило Отделение осетинского языка и культуры Горского пединститута. В конце 20-х гг. Оспедтехникум постиг труднопреодолимый кризис. Низкая стипендия и непопулярность профессии учителя (тяжелые условия сельской школы, низкая оплата труда) привели к массовому бегству учащихся техникума в другие учебные заведения. «70 % не хотят быть учителями», — свидетельствует отчет ОблОНО за 1929–30 учебный год. Уйдя с третьего курса техникума, учащиеся стремились поступить в вузы (39:15).  

Самым значительным достижением второй половины 1920-х гг. явился переход начальной осетинской школы на родной язык обучения. Реальные результаты национализации рассеяли сомнения учителей и недоверие некоторой части населения. Официальной точкой зрения в этот период школьного строительства был тезис о том, что «ребенка необходимо обучать на родном языке, на котором он лучше воспринимает окружающие его явления как в общественной жизни, так и в природе» (39: 4). Договор о социалистическом соревновании, подписанный 24 сентября 1929 г., включает пункт об «интенсификации проведения национализации школ» (40:1–4).  

Коренизация 1930-х: признаки отступления. Движение за всеобуч и школьное строительство, определявшие главные направления развития народного образования во всей стране и в Северной Осетии 30-х гг., имели в основе закон 1930 г. о всеобщем обязательном начальном образовании. Осуществление всеобуча натолкнулось в Северной Осетии на серьезные трудности. Каждый четвертый ребенок школьного возраста находился вне школы. Для полного охвата детей не хватало более 200 учителей. Предстояло развернуть строительство школьных помещений с расчетом утроения числа ученических мест. Необходимо было издать дополнительные тиражи учебников, разработать новые эффективные программы обучения неграмотных и малограмотных. Особое внимание уделялось строительству интернатов в горной полосе, их проектирование происходило с расчетом иметь по одному интернату на Даргавское, Куртатинское, Алагирское и Дигорское ущелья (76: 2).  

Значительную роль в судьбе осетинской школы сыграли постановления ЦК ВКП(б) «О начальной и средней школе», «Об учебных программах и режиме в начальной и средней школе», «Об учебниках для начальной и средней школы», принятые в 1931–1933 гг. Эти решения активно проводились в жизнь и в Северной Осетии. К 1934 г. число учащихся достигло 45 291 человека, в области было уже 164 школы. Школы имели твердое расписание и единый режим работы. Успешно преодолевался дефицит учебников. В начале 1930-х гг. было завершено издание полного комплекта учебников для осетинской начальной школы. В 1932–33 учебном году был осуществлен начальный всеобуч и созданы предпосылки для перехода ко всеобщему семилетнему образованию. В городах и рабочих поселках этот переход даже состоялся (200: 54–55).  

С 1930–31 учебного года начался переход на осетинский язык пятых групп (пятый год обучения) школ первой ступени (39: 4). Параллельно с осетинскими школами на родной язык обучения переходили грузинская и армянская школы во Владикавказе.  

В 1930-е гг. получил распространение термин «коренизация», переход на родной язык обучения стали называть коренизацией школы. Смена терминов не была случайной. К началу 1930-х гг. сформировались основы унитарного и тоталитарного государства. В национальной политике победил принцип унификации. Началось отступление советской власти от первоначального плана обеспечить естественное национально-культурное развитие всех народов. «Национализация» и означала строительство национальной системы образования на основе национальной культуры.  

«Коренизация» же подразумевает лишь облечение в национально-языковые формы единой унифицированной структуры образования.  

В соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О структуре начальной и средней школы в СССР» от 16 мая 1934 г. была определена структура осетинской общеобразовательной школы. С 1934–35 учебного года существовало три подразделения — начальная, неполная средняя и средняя школа. Школа первой ступени была преобразована в начальную —первый год обучения приравнивался к приготовительному классу, второй, третий, четвертый и пятый годы —соответственно к 1, 2, 3 и 4 классам.  

Введение единообразия в советской школе совпало с заменой «национализации» на «коренизацию» и привело к вытеснению из осетинской школы дисциплин осетиноведения (родиноведение, история и география Осетии). Первая половина 1930-х гг., таким образом, ознаменовалась принципиально важным поражением — отказом от изучения в школе истории своего народа и природы своей родины.  

Между тем развитие системы народного образования в Северной Осетии продолжалось. В 1935 г. был создан институт усовершенствования учителей, оказывавший большое влияние на общий рост квалификации преподавателей. В 1936 г. по решению правительства повышена зарплата учителям и другим работникам просвещения. Зарплата зависела теперь от образования, квалификации и стажа работы (200: 59). В августе 1931 г. состоялось решение об организации на базе Осетинского отделения Горского пединститута самостоятельного Осетинского педагогического института. Причиной такого преобразования послужил курс на всеобуч, принятый в 1930 г. Осетинский пединститут был организован осенью 1932 г. (103: 200, 206) и сразу стал главным центром подготовки учителей для осетинской школы. В 1935 г. в Северной Осетии было 1 587 педагогов на 54 664 ученика, в 1936 г. — соответственно 1 975 и 63 720 при 173 школах. С 1935–36 учебного года на всей территории области вводилось всеобщее обязательное семилетнее обучение (103:114,124).  

Школа и языковое строительство. В 1930-е гг. продолжалась традиция единства культурно-просветительной работы в Северной и Южной Осетии. Все ответственные решения принимались-совместно. 15 мая 1934 г. состоялась Объединенная конференция Южной и Северной Осетии по вопросам языкового строительства. Конференция приняла решение о своевременности и необходимости перехода на единый осетинский литературный язык. Был вновь подтвержден сделанный предшествующими объединенными съездами выбор литературной нормы — «иронский диалект с цокающим произношением, с максимальным использованием лексических богатств всех других диалектов осетинского языка». Вся последующая работа по коренизации школы и других учебных заведений должна была, по решению конференции, проводиться на едином литературном языке (93:1 —2).  

Целесообразность и своевременность такой постановки вопроса, как и весь сложный комплекс последствий конференции, достойны специального изучения. Благие намерения большинства сторонников идеи «единого литературного языка» не вызывают сомнения. Хорошо известно, однако, что утвержденные на бюро обкома ВКП(б) решения конференции (120) послужили в Северной Осетии отправной точкой для наступления на дигорский диалект осетинского языка, для гонений на его защитников. На дворе было самое страшное десятилетие «культа личности».  

Впрочем, конференция постановила: сохранить преподавание на дигорском диалекте в начальных школах; печатать районную газету «Сурх Дигора» на диалекте «до усвоения основной читательской массой литературного языка»; предоставить молодым литераторам, не владеющим литературным языком, публиковаться на дигорском диалекте; поручить ОблОНО ознакомление школьников-дигорцев с литературным языком, а школьников-иронцев с терминами дигорского диалекта, отсутствующими в иронском (93:1–3).  

На Межобластной конференции по языковому строительству, состоявшейся через два года (1936 г.), главным вопросом повестки дня была коренизация школы. К тому времени в Северной Осетии на родном языке велось преподавание в 1–4 классах, т. е. в начальной школе. В Южной Осетии коренизация охватила 1–6 классы, а в новом учебном году предполагался переход на осетинский язык всех семи классов неполной средней школы. Конференция поставила задачу завершить коренизацию неполной средней школы в 1937–38 учебном году. Для этого предполагалось в Северной Осетии уже в 1936–37 учебном году перевести на родной язык обучения пятые и частично шестые классы. Ориентировочным сроком коренизации всей осетинской средней школы был установлен 1940–41 учебный год. В качестве условий для наилучшего усвоения русского языка конференция предложила увеличить срок его изучения, улучшить методы преподавания и расширить объем часов, отводимых на русский язык учебным планом. В полном соответствии с этими важнейшими пунктами были приняты решения о подготовке педагогических кадров, совместном издании школьных и вузовских учебников, терминологических словарей и всех учебных пособий. Вновь был поднят вопрос об издании общего педагогического журнала. На конференции обсуждались препятствия и издержки коренизации, в частности была осуждена практика преподавания «на каком-то смешанном русско-осетинском языке-жаргоне». В осетинских классах предписывалось «строго следить за чистотой литературного языка, как русского, так и осетинского» (92: 62–67).  

Решения межобластной конференции о сроках не были выполнены, жизнь вносила свои коррективы в темпы коренизации осетинской школы. Между тем в осетинской глубинке именно национализация (коренизация) школы позволила покончить с неграмотностью, создать сеть культурно-просветительных учреждений — совершить подлинную культурную революцию. Сохранился отчет М.Т. Цаллагова, члена экспедиции по изучению хода и результатов языкового строительства. Он побывал в трех небольших высокогорных ущельях Центральной Осетии — Мамисонском, Зругском и Джинатском. В 1935 г. там было шесть школ с 500 учениками и 17 учителями (до 1920 г. — две школы с несколькими десятками учеников). Все предметы изучались на родном языке (в дореволюционной школе — на русском). Жители высокогорья читали книги и газеты на родном языке (90:1–3).  

В 1938 г. произошло событие, оказавшее значительное влияние на развитие всей осетинской культуры и прямо отразившееся на состоянии школьного дела. С 15 августа 1938 г. осетинская письменность была переведена на новый алфавит — латинская графика заменена русской. Перевод делопроизводства на русскую графическую основу решено было завершить до 15 ноября. Все наркоматы, райисполкомы, сельсоветы и общественные организации проводили курсы по изучению нового алфавита. В школах с 1938–39 учебного года обучение осетинской грамоте и письму переведено на новый алфавит (103:117–118). Русская графика значительно облегчила параллельное обучение детей двум языкам и издание учебной литературы. В то же время сам переход, создавая перерыв в традиции, на некоторое время замедлил распространение грамотности на родном языке.  

Отказ от латиницы, происходивший в конце 1930-х гг. повсеместно, не был ни случайным, ни узкокультурным явлением. Переход с латинского алфавита на русский знаменовал новый этап социально-политической истории народов СССР. Советское государство создало относительно стабильные экономическую и политическую системы. Государство это оказалось на деле унитарным, хотя и прикрывалось фиговым листком союзно-федеративной терминологии. В середине 1930-х гг. был выдвинут тезис о создании основ социализма и складывании новой исторической общности, позже получившей название «советский народ». Произошла замена «всемирного интернационализма», связанного с несбыточной идеей мировой революции, более реалистическим интернационализмом в границах СССР, для которого роль межнациональной основы была способна выполнить русская культура (русский язык, русский алфавит и т. д.). В ходе культурной революции действительно происходило распространение русского языка в качестве средства межнационального общения (171: 251–260). Переход осетинской письменности (с конца XVIII в. использовавшей кириллицу) вновь на русскую графическую основу прошел достаточно безболезненно. Но осуществили его только в Северной Осетии. Осетинской национальной культуре и культурному единству осетинского народа был нанесен удар, ощутимый еще и сегодня —в Южной Осетии письменность переводилась не на русскую, а на грузинскую основу. Тем самым было пресечено дальнейшее единое и согласованное развитие Южной и Северной Осетии.  

Таким образом, отказ от латинской графической основы для письменности осетин и других народов СССР, вне зависимости от научной и практической целесообразности такого шага, следует расценивать в политическом смысле как первое проявление неизбежной и вполне объективной смены главных установок советской власти в отношении развития национальной культуры и национальной школы. Новая тенденция еще не проявилась как свертывание коренизации, но уже позволила осуществить не только административное, но и культурное разделение единого осетинского народа, тем самым выявив подлинную роль, отводимую осетинам и другим малочисленным народам, — роль материала для этнической ассимиляции.  

Между тем жизнь осетинской школы шла своим чередом. В 1936 г. 14 школ-новостроек приняли учащихся. В 1938 г. 12 неполных средних школ были преобразованы в средние (103: 114, 119). В 1940–41 учебном году в Северной Осетии было 212 школ (из них 70 средних и 69 семилетних), в которых 2 978 учителей преподавали 82 400 учащимся (107:113). С 1935 по 1941 г. постоянно совершенствовались методы обучения, программы и учебные планы, были изданы учебники 147 наименований общим тиражом 741 470 экземпляров (200:59–60). Систематические обсуждения, нелицеприятная критика и постоянное совершенствование учебных пособий на родном языке, методическая помощь учителям оставались главной заботой ОблОНО и его методбюро, Оспедтехникума и Оспединститута, Института усовершенствования учителей (41:8–9).  

В 1940 г. начался очередной этап национализации школьного образования в Северной Осетии. 6 декабря 1940 г. вынесено постановление Бюро обкома ВКП(б) и Совнаркома Северо-Осетинской АССР о коренизации 5–7 классов осетинской школы (53: 9). В 1940–41 учебном году на осетинский язык переведено преподавание в 5 классе. По мнению ОблОНО,  

изложенному в отчете, изучение на родном языке истории, биологии, географии вызвало большой интерес учащихся и облегчило усвоение (42: 9).  

Постановление от 6 декабря 1940 г. предусматривало коренизацию неполной средней (семилетней) осетинской школы в 1941–42 учебном году и обязывало вести подготовительную работу для перехода на родной язык в 8–10 классах с 1944–45 учебного года. Все планы были сорваны войной.  

Осетинская школа 1940-х гг. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. нанесла тяжелый удар по системе народного образования в Северной Осетии. Значительная часть педагогов была мобилизована в армию, оставшиеся учителя и учащиеся активно участвовали в помощи фронту и строительстве оборонительных сооружений. С1 ноября по 31 декабря 1942 г. почти половина территории Северной Осетии находилась в оккупированной зоне. Здания школ немцы превратили в казармы и склады. Часть школьных зданий была разрушена или разобрана на материал для строительства оборонительных рубежей. Убытки, понесенные учреждениями Наркомпроса СО АССР, исчислялись суммой в 27 857 734 рубля (200: 65). Занятия в годы войны продолжались в трудных условиях: помещения школ часто не отапливались, ученики испытывали острый недостаток письменных принадлежностей и учебников (43: 9).  

Восстановление народного хозяйства в послевоенный период поставило перед педагогическими коллективами и органами управления народным образованием ряд специфических проблем (социальная помощь учащимся, борьба с беспризорностью, организация интернатов, недостаток помещений, мебели, одежды, книг и т. д.). По итогам первого послевоенного 1945–46 учебного года министр просвещения доложил на XI сессии Верховного Совета СО АССР 29 июля 1946 г., что в республике 230 действующих школ (84 начальные, 69 семилетних и 77 средних), в которых обучалось 67 100 учащихся. Отсев в первый послевоенный год достиг 8 850 учащихся — главной причиной была материальная необеспеченность (44:4–5). По сведениям министерства, в голодные послевоенные годы «отсутствие горячих завтраков в школах, недостаток обуви и одежды заставляет детей заниматься домашними делами или идти, особенно весной, на работу — в колхозы и на предприятия, где можно было получить хотя бы одноразовое питание» (45:13).  

Из 248 школ, действовавших в Северной Осетии в 1946–47 учебном году, осетинских школ было 152 — из них 59 начальных, 48 семилетних и 45 средних школ. В 1–4 классах училось 26 283 человека, в 5–7 классах — 8 907, в 8–10 классах — 2 959. Всего в осетинских школах числилось 39 118 учеников. Общее число учащихся в Северной Осетии составляло 78 042 человека (45:11,126).  

Кроме осетинских, в республике было еще четыре национальные школы: две средних — армянская (291 ученик) и грузинская (305 учеников), две семилетних — кабардинская (117 учеников) и кумыкская (226 учеников).  

В начальной осетинской школе (1–4 классы) преподавание велось на родном языке. В 5–7 классах преподавание всех учебных дисциплин, кроме русского и иностранного языков, также должно было идти на осетинском языке. Однако из-за нехватки учителей, профессионально владеющих осетинским языком, и недостатка учебников физика и химия во всех школах, а в некоторых и другие предметы, преподавались на русском языке. Решающим оказалось наличие преподавателя, могущего вести обучение на осетинском языке. Были отмечены случаи, когда преподавание шло на осетинском языке, несмотря на отсутствие учебников. А в других школах даже при наличии учебников на осетинском языке преподаватели вели уроки по-русски (45: 128).  

В 8–10 классах все предметы, кроме осетинского языка и литературы и иностранного языка, преподавались на русском языке. Преподавание осетинского языка и литературы было полностью обеспечено, хотя и не все учителя имели соответствующую квалификацию для работы в старших классах. В основу учебной деятельности осетинской школы был положен учебный план нерусской школы Министерства просвещения РСФСР (45:129).  

В 1947–48 учебном году были открыты подготовительные классы — это имело целью улучшить условия для одновременного изучения родного и русского языков. Изучение родного языка дети теперь начинали годом раньше и русского — двумя годами раньше. Инициатива начинать изучение двух языков в подготовительном классе принадлежала ЦК партии и распространялась на все автономные республики Северного Кавказа (187:4). Широко применявшаяся в таких случаях ссылка на пожелания родителей вряд ли может скрыть политический смысл централизованного нововведения.  

Во второй половине 1940-х гг. в осетинской школе было две главные проблемы, связанные с учебным процессом: окончательная коренизация семилетней школы и улучшение преподавания русского языка.  

Многие учителя-осетины, не получившие в институтах подготовки на осетинском языке и не знающие осетинской терминологии, предпочитали вести уроки на русском языке. При этом министерство специально отмечало, что в школах, где полностью обеспечено преподавание на родном языке, успеваемость выше и знания учащихся менее формальны. Однако отсутствие у педагогов соответствующей подготовки (ее не давали Северо-Осетинский пединститут и Учительский институт) плохо сказывалось и на качестве уроков, даваемых на осетинском языке. «Вследствие отсутствия строго разработанной научной терминологии на осетинском языке трудно выдерживать научность изложения, —констатируется в отчете министерства. — Речь учащихся, подчас и самих преподавателей, страдает неточностями выражений. Определения и формулировки пересыпаны русскими словами, терминами, иногда целыми оборотами» (45:131). Министерство просвещения добилось того, что с 1948–49 учебного года в СОГПИ и Учительском институте началось изучение осетинской терминологии, ознакомление студентов с учебниками на осетинском языке и проведение педагогической практики в 5–7 осетинских классах (47: 95). В том же учебном году удалось в основном завершить коренизацию преподавания в 5–7 классах. Этому способствовало издание почти всех необходимых учебников на осетинском языке (кроме «Зоологии» и «Физики» для 7 класса) и укомплектование школ преподавателями, владеющими осетинским языком (47: 94).  

Недостатки преподавания русского языка в осетинских школах были связаны с методической неподготовленностью учителей (104: 47–48). Из 156 учителей, в 1947–48 учебном году преподававших русский язык в осетинских школах, родным языком учащихся владело 122 человека. Однако, не владея методикой обучения русскому языку в нерусских школах, они не могли поставить свое знание осетинского языка на службу изучения русского языка. Русские учителя, за редким исключением, не владели родным языком учащихся и поэтому не могли учесть специфические особенности осетинского языка, а именно это необходимо для успешного обучения русскому языку. В СОГПИ и Учительском институте студенты русского филологического отделения не изучали осетинский язык, а методику преподавания русского языка проходили в общем виде, «не отражая специфику работы осетинской школы» (46: 53).  

Методическому вооружению учителей были посвящены курсы и семинары, проводившиеся Институтом усовершенствования и Министерством просвещения. Особое внимание уделялось типичным ошибкам учащихся-осетин в устной русской речи, влиянию этих ошибок на орфографию, работе над произношением, изучению категории рода, фразеологической практике (46:54). Дополнительные трудности создавала нехватка учебников, вынужденное использование разных учебников, в том числе — учебников для русских школ. Только к 1948–49 учебному году были разработаны новые учебники для осетинских школ (46: 55–57). Но еще и в 1949–50 учебном году осетинские школы не были обеспечены учебниками по русскому языку для 1, 3, 4 и 6 классов (48: 6).  

Еще одна проблема, вставшая в ходе коренизации, заключалась в необходимости подготовить уча-щихся-дигорцев к переходу с 5 класса на иронский диалект (единый литературный язык). С этой целью в учебниках для начальных классов дигорских школ наряду с дигорскими было решено помещать иронские тексты, а также изучать грамматику литературного языка с 3 класса.  

Официальная оценка коренизации, зафиксированная в 1950 г. в документах Министерства просвещения, была такой: «Практика обучения на осетинском языке (в 1–7 классах иронских школ и 5–7 классах дигорских школ на иронском диалекте, а в 1–4 классах дигорских школ на дигорском диалекте) содействовала поднятию качества знаний учащихся осетинских школ» (48:101).  

Пройденный осетинской школой путь выявил и недочеты, связанные, прежде всего с отсутствием целостной системы национального образования. Опыт коренизации привел органы управления народным образованием к выводу о необходимости специально готовить в СОГПИучителей для осетинской школы (48: 103). Но времени на исправление ошибок не оставалось.  

Первый рубеж отступления — начальная школа. Период 1950-х — 1960-х гг. занимает особое место в истории осетинской школы. Опыт предшествующих десятилетий ясно показал необходимость комплексного подхода к строительству системы национального образования, определил главные направления работы. Но осмысление этого опыта происходило в новых политических условиях — на фоне перехода к открытой национальной унитаризации, получившей завершенное воплощение в теории формирования «советского народа» как новой исторической общности с русским языком «межнационального общения». Следствием смены вех в национальной политике советского государства явился отказ от поддержки национальных культур и национальной вариативности образования.  

В 1950-е гг. в Северной Осетии началось отступление от идеи полноценного национального образования. Поводом для этого послужили объективные трудности национализации осетинской школы. Коренизация неполной средней школы проходила труднее, чем коренизация начальной. Сказался недостаток научно-технических терминов. Отсутствовала система социальной подготовки учителей-предметников для осетинской школы. Особые сложности были связаны с районами распространения дигорского диалекта. Многочисленные проблемы осетинской школы не раз ставились на обсуждение, попытки их разрешения отразились в отчетах Министерства просвещения, постановлениях Совета Министров, материалах учительских съездов и конференций. Переход с 1949–50 учебного года к всеобщему семилетнему обучению в сельской местности (49:2) вновь привлек внимание к трудностям коренизации.  

В 1950–51 учебном году учащиеся 4-х классов осетинской школы показали на экзаменах «глубокие и прочные» знания. Все преподаватели начальных классов имели среднее специальное образование и хорошо владели осетинским языком. Ученики были полностью обеспечены учебниками. План издания национальных учебников был выполнен (29 названий общим тиражом 105 тысяч). Критические замечания в министерском отчете касаются лишь плохого знания некоторыми учителями русского языка (51: 3–15).  

Совсем по-иному описано положение в старших классах осетинской школы. Жесткой критике подвергнуто преподавание русского языка и литературы — у некоторых учителей связь между родным и русским языками ограничивается переводом отдельных грамматических определений на осетинский язык, сознательное изучение грамматического строя заменяется механическим заучиванием правил (51:27–44). Многие учителя-предметники, как сообщает отчет, «не владеют научной терминологией и не могут хорошо преподносить материал на осетинском языке. В Северо-Осетинском пединституте студенты не изучают на факультетах соответствующую специальную терминологию на осетинском языке. Совсем недавно начали вести педагогическую практику в двух осетинских школах г. Дзауджикау. Учителя-дигорцы коренизируют преподавание не на литературном осетинском языке, а на диалекте этого языка. Учителя-дигорцы для руководства пользуются русскими учебниками, а излагают материал по-дигорски. Ученики, пользуясь осетинскими учебниками и слушая изложение материала по-дигорски, отвечают на «среднем» между дигорским и иронским диалектами языке, (...) тем самым искажают без того запутанные термины, многие из которых совсем не укладываются в сознании дигорца-ученика» (51:71–72).  

В 8–10 классах осетинских школ обучение велось на русском языке. По мнению министерства, после семилетней учебы на осетинском языке «этот переход тяжело отражается на успеваемости учащихся, так как им приходится изучать русскую терминологию по предметам заново. Они не подготовлены к занятиям на русском языке, не умеют свободно и легко работать над русским текстом, не могут передать свои знания, нет достаточного словарного запаса на русском языке» (51: 73).  

Чтобы исправить положение, планировалось: повышать квалификацию учителей через Институт усовершенствования; обучать учеников начальных дигорских классов литературному языку, а затем полностью перевести преподавание на литературный язык; в 5–7 классах наряду с осетинской изучать и русскую терминологию (51:74).  

С 1 сентября 1951 г. действовал новый учебный план осетинской школы, разработанный Минпросом СО АССР по поручению Совета Министров РСФСР и введенный приказом по Министерству просвещения РСФСР (52:1–4). Новый учебный план увеличил количество часов, отводимых на изучение русского языка и литературы, и сократил часы родного языка (см. Приложение, таблица 3). Были подготовлены также новые программы по родному языку и литературе, по русскому языку и литературе (54: 1–21). При этом состав курса осетинской литературы подвергся жестокой ревизии, завершившейся исключением из программы творчества Алихана Токаева и Хоха Тлатова (50:12–14).  

В 1951–52 учебном году сделаны очередные шаги к осуществлению закона о всеобуче — было открыто 9 новых школ и подготовлено открытие 26 интернатов на 1000 мест (55:17–19). Но времена окончательно изменились: «осетинский всеобуч» был не нужен.  

8 мая 1952 г. Совет Министров СО АССР принял постановление «О мерах по упорядочению коренизации в осетинской школе» (104: 54–56), в котором совершавшееся отступление было легализовано и снабжено благовидными объяснениями. Отметив большое значение и успехи обучения на родном языке в начальной школе, постановление утверждает, что «коренизация 5–7 классов семилетней и средней осетинской школы находится в крайне неудовлетворительном состоянии» и начата «без учета условий и возможностей перевода преподавания всех предметов на осетинский язык; не были подготовлены кадры учителей, перевод стабильных учебников на осетинский язык осуществлялся наспех без достаточно разработанной научной терминологии, имеющиеся в учебниках ошибки и существенные недостатки серьезно тормозят усвоение основ наук учащимися осетинами». Далее в постановлении излагается весьма характерное обоснование предлагаемых изменений: «Качество знаний учащихся коренизированных 5–7 классов крайне низкое. В то время, когда знание русского языка является самым необходимым для связи и общения с другими народами, дальнейшего усовершенствования национальных кадров в области научных и технических познаний и роста культуры, преподавание физики, химии, естествознания, математики и других предметов на осетинском языке служит большой помехой в деле успешного овладения русским языком. Все это приводит к тому, что учащиеся, оканчивающие осетинскую семилетнюю и среднюю школу, испытывают серьезные затруднения при поступлении в техникумы и высшие учебные заведения» (53: 9).  

В итоговой части постановления высказана просьба к ЦК ВКП(б) и Совету Министров СССР «разрешить, как исключение, ввести с 1 сентября 1952 года обучение в 5–7 классах осетинских школ на русском языке». Эта мера преподносилась как временная — «до подготовки необходимых условий для успешного проведения коренизации семилетней осетинской школы» (53:10). «Просьба», конечно, была удовлетворена.  

В отчете за 1952–53 учебный год Министерство просвещения СО АССР рапортует: «Практика обучения на осетинском языке в 5–7 классах осетинских школ (особенно в дигорских школах) показала, что язык обучения не содействовал поднятию качества знаний учащихся осетинских школ по русскому языку, в связи с этим многие школы в отчетном году вели обучение учащихся на русском языке. Работа в этом направлении (особенно по улучшению качества преподавания на русском языке) продолжается и в настоящее время» (55: 101). Таким образом, обратный переход на русский язык обучения начался в осетинской школе с 1951–52 учебного года. В 1953–54 учебном году на русский язык обучения с 5 класса перешли все осетинские школы (61: 31).  

Идеологическая обработка. Шла подготовка к переводу начальных дигорских школ на литературный язык, начиная со 2 класса. Это предполагалось сделать уже в 1953–54 учебном году (56: 101), но было отложено из-за неудовлетворительной подготовки учителей (60: 55). Обучение второклассников-дигорцев на плохо знакомом им «едином литературном языке» заведомо обречено на неудачу. Поэтому, зная уже наметившуюся тогда «линию партии», очень трудно поверить, что планировавшие эту авантюру люди не понимали простых вещей. Значит, они рассчитывали на эту неудачу? Но и в этом нет уверенности. Вполне возможно, что дело в обычной некомпетентности, в невежестве, в равнодушии к родной школе. Между прочим, «серьезные недостатки и ошибки в преподавании родного языка и литературы» отмечало в 1953 г. Бюро обкома партии. Однако, возмущаясь тем, что «до сих пор осетинские школы не имеют единого доброкачественного учебника по грамматике осетинского языка, не упорядочена орфография» (59:2), партийное руководство было озабочено вовсе не этим, а улучшением преподавания русского языка и скорейшим отказом осетинской школы от родного языка обучения.  

Интересно, что именно в 1953 и 1954 гг. состояние народного образования в Северной Осетии проверяли бригады соответственно Совета Министров и Министерства просвещения РСФСР. В справках, составленных по итогам этих проверок, всячески подчеркивается неудовлетворительность учебно-воспитательной работы, снижение успеваемости по русскому языку и математике, низкая успеваемость «учащихся коренной национальности» (58:1). Бригада 1954 г. указала, что и после перехода в 5–7 классах на русский язык обучения не удается улучшить качество знаний по русскому языку. Главной причиной названа такая: «отсутствие преемственности в работе учителей начальных и 5–7 классов» (61: 32–34). Будущее решение уже просматривается в этих формулировках — преемственность будет восстановлена полным отказом от обучения на осетинском языке.  

Впрочем, никто не останавливал рутинную деятельность органов управления образованием, авторов и издателей учебников. В 1954–1955 гг. шла работа по составлению нового учебного плана, новых программ и новых учебников по русскому и родному языкам для осетинской школы (99: 27). К 1955–56 учебному году для издания были подготовлены 36 учебников, из них на осетинском языке 26. Учебники по русскому языку и литературе, осетинскому языку и литературе были оригинальными, созданными специально для осетинской школы, остальные книги — переводные общесоюзные учебники (63:1). Тогда провели сокращение и слияние малокомплектных школ и классов, 15 начальных школ были присоединены к ближайшим семилетним и средним школам (64: 50).  

В1956 г. состоялось несколько решений, имевших прямое отношение к судьбе осетинской школы. 6 июля 1956 г. утверждены правила осетинской орфографии, организованы постоянные комиссии: орфографическая, для улучшения осетинского алфавита, терминологическая (62: 6). Судя по отсутствию ощутимых результатов их деятельности, можно предположить, что решением о комиссиях обком КПСС и Совмин СО АССР камуфлировали основную линию на сокращение функций осетинского языка. Постановление Совмина «О состоянии и мерах улучшения обучения и воспитания в осетинской начальной школе» как раз предшествует созданию комиссий. Принятое 16 марта 1956 г., оно вполне отражает генеральную линию партии: «...осетинская начальная школа не справляется со стоящими перед ней задачами обучения и воспитания детей, не дает учащимся систематических и прочных знаний... Особенно неудовлетворительно обучение детей русскому языку, что ставит их в тяжелое положение не только в начальной, но особенно в семилетней и средней школах» (107). С 27 по 31 июля 1956 г. в столице Северной Осетии прошло межобластное совещание учителей, методистов, научных сотрудников и работников отделов народного образования и министерств просвещения республик Северного Кавказа. Решение этого совещания, опубликованное отдельной брошюрой, тоже делает главный акцент на необходимость повысить уровень знаний по русскому языку (11:6, 9).  

В богатом на события 1956 г. состоялась также научно-практическая конференция работников школ СО АССР (26–28 марта). В выступлениях участников конференции нашло отражение двусмысленное положение осетинской школы и главные тенденции ее развития. К середине 1950-х гг. стала очевидной неудача перевода делопроизводства на осетинский язык. После войны этой проблемой уже никто не занимался, и осетинский язык неуклонно вытеснялся из государственной сферы. На фоне развития всеобуча произошел фактический отказ от коренизации средней школы. О создании для осетин возможности получить на родном языке высшее образование не было и речи — даже в пределах необходимой для осетинской школы подготовки кадров (как предполагалось в министерском отчете 1950 г.). В этих условиях неизбежным стало формирование у родителей и учителей отрицательного отношения к обучению детей на осетинском языке, и как следствие — резкое сужение социальной базы для развития осетинской школы.  

На конференции возникла открытая дискуссия по вопросу о языке преподавания в осетинской школе. Директор Камбилеевской средней школы Т. поставил вопрос ребром: «Одни дети учатся по осетинской программе, другие — по русской. Правильно ли это с научной точки зрения или с точки зрения нашего пролетарского интернационализма, коммунистического воспитания?» Ответ у директора был готов. «Я считаю, что это искусственные перегородки, — сказал он. — В русских классах очень много осетин, и они лучше занимаются и грамотнее выглядят, чем русские дети по русскому языку. Я это сам по себе чувствую, я учился в русской школе, в вузе учился с русскими, сейчас я разговариваю гораздо хуже по-русски потому, что мне приходится постоянно сталкиваться и разговаривать на осетинском языке. Никто не может сделать замечания в школе, что мы говорим по-осетински, химики, биологи сами малограмотные и не поправляют учащихся. Надо сделать так, чтобы как можно больше детей-осетин учились в русских классах и ввести русские нормативные программы в осетинских школах», — заключил Т. под аплодисменты собравшихся (65: 70). Заметьте, руководитель школы объявляет «малограмотными» тех, кто говорит на родном языке, и призывает запретить в школе не обучение даже, а общение на осетинском языке.  

Его поддержали Г. из Дигорской и Г. из Хумалагской средней школы. Они указали на недостатки учебников русского языка и отсутствие нужного числа методических пособий для осетинской школы, низкую квалификацию учителей начальных классов. «По-моему, — подытожил свое выступление Г. из Хумалага, —назрела необходимость поставить вопрос о преподавании всех предметов на русском языке, начиная с первых классов. Я сам осетин, очень люблю осетинский язык и осетинскую литературу, но я всегда думаю, что русский язык везде необходим, даже в самом далеком селении документация ведется на русском языке. Кроме того, учащиеся получат больше пользы от такого преподавания (...). Я прошу рассмотреть этот вопрос и добиться разрешения» (65:61).  

На эти предложения, встречаемые аплодисментами в зале, начальство отвечало как бы оправдываясь, ссылаясь на неподготовленность всех условий и вред поспешности в таком важном деле. Спектакль был поставлен по всем правилам партийной сцены тех лет. Министр просвещения А.Г. Тотров вопрошал: «Смогут ли дети, в особенности в отдаленных горных селениях, освоить материал на русском языке в подготовительном и первом классах?» По мнению министра, «пока еще рано ставить вопрос о переводе преподавания в подготовительном и первом классе на русский язык. Надо учитывать и такое положение, что 5–7 классы многих нерусских республик, а то и 5–10 занимаются на родном языке, что наша республика одна из первых по Советскому Союзу поставила вопрос о переводе преподавания, начиная с пятого класса, на русский язык». На предложение работать по учебному плану русской школы министр отвечал, что даже при полном переходе на русский язык обучения «нельзя же прекратить изучение родного языка, значит надо какие-то предметы ущемлять и в счет их вести уроки осетинского языка (...). Особых расхождений между программами для нерусских и русских школ нет и если мы будем добросовестно относиться к исполнению служебного долга, мы будем давать глубокие знания учащимся. Значит, пока этот вопрос отпадает и не надо создавать такие настроения. Такой вопрос надо решать постепенно, чтобы не ошибиться» (65:14).  

Более откровенные высказывания позволила себе заведующая отделом обкома партии М.Г. Кулум-бекова, председательствовавшая на конференции.  

«Нельзя же такими методами показывать свою любовь к русскому языку и русскому народу, — возмутилась она. — Политика нашей партии не говорит о том, чтобы все народности нашей страны обучать только на русском языке. Наоборот, дается право каждой нации развивать свой язык, свою культуру... Никто из великих педагогов как дореволюционного периода, так и советского не ориентировал обучать национальных детей обязательно на русском языке». Даже если этот протест партийного руководителя имел целью лишь осадить излишне торопливых, отдадим должное женщине, которая не стала скрывать своего презрения к холуйству. М.Г. Кулумбекова и далее была откровенна: «Мы иногда притворяемся, что наши дети с рождения знают русский язык. На этот вопрос нужно смотреть более реально, и там, где есть возможность его осуществить, мы за это и чем скорее осуществим, тем лучше, но где этой возможности нет, не надо этого делать и надо вести работу так, как подсказывает ЦК партии и Минпрос РСФСР» (65: 16–17).  

Большинство выступлений на конференции были посвящены политически выверенным «вопросам преподавания русского языка в национальных школах» (65:56).  

Последние учебные годы. В 1956–57 учебном году в Северной Осетии было 29 начальных осетинских школ, в которых обучался 1 241 ученик. В смешанных осетино-русских школах, которых было 107 (4 начальные, 52 семилетние и 51 средняя), на осетинском языке обучались 12 390 учеников 1–4 классов (57: 12). Число осетинских школ быстро уменьшалось в 1953 г. их было 66 (учащихся в них-6 641), в 1955 г. — уже 35 (58:17; 57: 18). Престиж осетинского языка и осетинской школы в 1950-е гг. резко снизился. Получил распространение (в том числе и в учительской среде) тезис о том, что осетинский язык «нужен только до Эльхотово (пограничная железнодорожная станция при движении в сторону Москвы. —Р. Б.)». На отделение осетинского языка в пединституте не удавалось набрать абитуриентов с хорошей подготовкой по осетинскому языку (65:17).  

Между тем последовательная подготовка к полному отказу от обучения на родном языке в осетинской школе продолжалась. Совет по народному образованию при Минпросе СО АССР 1 февраля 1957 г. принял постановление, в котором вновь отмечен низкий уровень преподавания и неудовлетворительные знания учащихся начальных осетинских классов, в особенности — по русскому языку. «Начальная школа по-прежнему не дает необходимых знаний учащимся по русскому языку для успешного продолжения обучения в старших классах», — сказано в постановлении (67:1).  

Состоявшийся 23 августа 1957 г. II съезд работников народного образования СО АССР коснулся самых разных проблем (104:71–72). В материалах съезда вы найдете рассуждения о классных собраниях и дежурстве по школе, о развитии эстетического чувства, о шпаргалках и пьянстве учителей... И только в конце, при ответах министра А.Г. Тотрова на вопросы, возникает тема родного языка и языка обучения в школе. На вопрос о праве детей, владеющих осетинским языком, отказываться от его изучения в школе — следует ответ министра: «Насильно заставлять мы не можем, но если это желание родителей и детей, то мы обязаны знакомить детей с осетинской литературой, языком». Дипломатичного министра дополняет Б. Е. Кабалоев, первый секретарь обкома КПСС: «У нас есть школы со смешанным составом классов. Дети вместе играют, все время находятся вместе, а мы их искусственно расщемляем по национальным классам. В этих школах есть смысл сливать классы и переводить их на русскую программу». Министр спешит поддержать: «Мы это уже делаем в некоторых населенных пунктах, где это возможно» (101: 31). В материалах следующих съездов нет вообще ни слова об осетинской школе. О ней учат забывать.  

С 1957–58 учебного года некоторые осетинские классы участвовали в общероссийском эксперименте по переводу школ на новый учебный план (66:23–24). В этом и следующем учебном году активно обсуждался проект новой системы среднего общего политехнического и профессионального образования, предложенный Минпросом РСФСР и Академией педагогических наук. Было поддержано предложение «в качестве первого этапа среднего образования ввести 8-летнюю общеобразовательную политехническую трудовую школу» (69: 1). Иными словами, семилетнюю неполную среднюю школу заменяли восьмилетней. Можно ли было упустить такой повод? Обком КПСС и Совмин СО АССР тут же выдвинули предложение переходить в осетинской школе на русский язык с 4 класса (69: 23). Имея стабильную и развитую систему народного образования (68:6–9; 70: 7–8), Северная Осетия приняла план полного перехода на восьмилетнее образование за три учебных года — с 1959–60 по 1961–62 (71:1 —6).  

В соответствии с законом «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР» и решениями высших органов партии и государства, новая система среднего образования делилась на два этапа. Первым этапом становилась обязательная для всех детей восьмилетняя школа. Полное среднее образование можно было получить в вечерней (сменной) средней общеобразовательной школе или общеобразовательной трудовой политехнической средней школе с производственным обучением.  

В тезисах ЦК КПСС и Совета Министров СССР, посвященных перестройке народного образования, было сказано о праве родителей решать, на каком языке должны обучаться их дети. Это право было включено и в новый «Закон о школе». В тезисах высказывалась также мысль о том, что «в нерусских школах существует большая перегрузка учащихся, так как изучаются одновременно три языка — родной, русский и иностранный» (100:16). Обе идеи (о праве родителей и перегрузке) были с энтузиазмом подхвачены в Северной Осетии. «Во избежание перегрузки» в учебном плане осетинской восьмилетней школы оставалось изучение родного и русского языков, в одиннадцатилетней школе с девятого класса изучали русский и иностранный языки. С 1 сентября 1959 г. в 5 классе осетинских школ иностранный язык уже не изучался. В восьмилетней школе с 1 по 4 класс сохранялось обучение на родном языке, а с 5 класса — на русском, при этом осетинский язык оставался предметом изучения до 8 класса (100: 17).  

В 1962–63 учебном году все классы осетинской восьмилетней школы перешли на новые учебные планы и программы (72: 3; см. Приложение, таблица 4). В осетинских школах уже не было подготовительного класса. По основам наук, в том числе и по русскому языку, в план осетинской школы было заложено одинаковое с русскими школами количество часов. Во избежание перегрузки учащихся было сокращено число часов на трудовое обучение и физкультуру (100: 17–18). В итоге всех нововведений количество часов на изучение родного языка сократилось, число часов русского языка увеличилось.  

Для полной ликвидации системы национального образования оставалось нанести последний удар —перевести на русский язык обучения начальные классы осетинской школы. Условия для этого были подготовлены в первой половине 1960-х гг. К 1963–64 учебному году на русский язык обучения перешли все учащиеся 5–11 классов и около 10 % учащихся начальных классов. Основанием для такого перехода было объявлено желание родителей, поскольку «Закон о школе», принятый Верховным Советом РСФСР, предоставил родителям право свободного выбора языка обучения для своих детей. Переход на русский язык обучения происходил по всей Российской Федерации. По официальным данным, в 1962–63 учебном году «из общего числа учащихся нерусских школ РСФСР на русском языке по желанию родителей обучалось 27 % учащихся начальных классов, 53 % учащихся 5–8 классов и 66 % — 9–10 классов» (75: 7).  

Одной из первых в Советском Союзе Северная Осетия поставила вопрос о переводе преподавания на русский язык с 5 класса. Заявляя об этом с гордостью, министр просвещения СО АССР в 1956 г. не вспоминал о том, что в 1952 г. 5–7 классы были переведены на русский язык обучения в порядке исключения и временно — «до подготовки необходимых условий для успешного проведения коренизации» (53:10; 65: 13). В новой политической конъюнктуре отказ от родного языка обучения выглядел уже естественным и необходимым. Северная Осетия не упустила лидерства и в переводе на русский язык начальной осетинской школы, то есть в полном отказе от родного языка обучения в национальной школе.  

Последний удар. 7–9 мая 1964 г. в столице Северной Осетии состоялась Научно-практическая конференция по вопросу перехода на русский язык обучения в осетинской начальной школе. Радикальный сторонник русского языка обучения, ярко выступивший на конференции 1956 г., хумалагский учитель Г. к этому времени стал министром просвещения СО АССР. В его докладе было дано всестороннее обоснование отказу от родного языка преподавания в осетинской школе. Министр заявил, что русский язык звучит на всех континентах и несет с собой свет научных и технических знаний, идеи мира и коммунизма, поле деятельности советского человека развивается до всесоюзных масштабов и поэтому «по-новому встает вопрос о соотношении русского и национальных языков в культурной и хозяйственной жизни каждой национальной республики и области» (75: 4–5). Далее министр сообщил, что русский язык «добровольно избран осетинским народом языком деловых и производственных взаимоотношений, языком преподавания в средних специальных и высших учебных заведениях», и сослался на Программу КПСС, обещающую «обеспечивать и в дальнейшем свободное развитие языков народов СССР, полную свободу для каждого гражданина СССР говорить, воспитывать и обучать своих детей на любом языке, не допуская никаких привилегий, ограничений или принуждений в употреблении тех или иных языков» (75: 5–6).  

Научно-практическая конференция послужила удобной «демократической» формой для принятия уже готовых решений. Министр изложил официальную линию руководства республики. «При разъяснении Закона о школе родители в нашей республике высказали свое желание и потребовали обучать их детей на русском языке с 1 класса, — сообщил министр и нашел это вполне естественным. — Каждый родитель думает о будущем своего ребенка, желает видеть его в числе активных строителей коммунизма. (...) Глубокий анализ сложившейся системы обучения в осетинской школе подтверждает правоту мнения родителей». В чем же состояли выводы, полученные в результате глубокого анализа? А в том, что «мы встали перед фактом двуязычной, а в Дигорском районе и трехъязычной основы обучения в школе, которая при современных требованиях к уровню общеобразовательных знаний молодежи дальше нетерпима» (75: 7–9).  

Весьма характерна прозвучавшая в докладе критика: «Некоторые товарищи категорически возражают против этого (отказа от родного языка. — Р. Б.), оперируя трудами и высказываниями классиков педагогики о роли родного языка в изучении основ наук. Видимо, нет необходимости оспаривать ту истину, что на родном языке наука понятнее и осваивается легче. Но надо каждый вопрос рассматривать в конкретной обстановке. В наших условиях русский язык стал вторым родным языком осетин, а в практической жизни народа он играет первостепенную роль, поэтому родители и требуют обучать своих детей на русском языке с 1 класса» (75:10–11).  

Позиция министра (читай: обкома КПСС) была поддержана представителями психолого-педагогической науки. Научный сотрудник СОГПИ X., прочитав доклад «К психологическим основам изучения русского языка в осетинской школе», сделал следующий вывод: «Для успешного овладения русским языком целесообразно все обучение в осетинской школе, начиная с 1-го класса, осуществлять на этом языке» (75: 66). Научный сотрудник Института национальных школ АПН Г. выступила с докладом на тему «Изучение родного языка в классах с русским языком обучения (из опыта работы)». Ее вывод: «Изучение родного языка в первом классе со второго полугодия, вслед за усвоением русской грамоты, является более целесообразным» (75:82). В конференции приняли участие и гости из других автономных республик (75:182–238).  

Решения конференции послужили отправной точкой для быстрого перехода на русский язык преподавания в 1–4 классах осетинской школы. В школах, где имелись необходимые условия, переход на русский язык произошел в 1964–65 учебном году. В остальных школах создавались кружки по изучению русского языка для учителей начальных классов. Постоянно действовали кустовые и районные семинары для учителей, перешедших на русский язык обучения. Каждый учитель должен был пройти двухгодичные очно-заочные курсы усовершенствования (75:22).  

Предложенный конференцией учебный план восьмилетней осетинской школы с русским языком обучения (см. Приложение, таблица 5) сократил курс родного языка во 2–8 классах до 3 часов в неделю, а начало изучения родного языка отнес на второе полугодие 1 класса (75:30–33). В планах работы Министерства просвещения СО АССР в 1960-е гг. основное внимание было уделено мероприятиям, связанным с закреплением достигнутой высоты, — проводились летние учительские курсы, по радио транслировались разговорные уроки по русскому языку для детей-осетин шестилетнего возраста, издавались методические указания для работы в «осетинской школе с русским языком обучения» (73:1–2; 74: 5).  

Денационализация (фактическая ликвидация) осетинской школы была завершена.  

Судьба, постигшая осетинскую школу, была почти всеобщей для национального образования в России. По точной характеристике М. Н. Кузьмина, национальная школа «полностью утрачивает качества национальной, сохраняя лишь преподавание родного языка и литературы как предмета. По существу она превращается в гигантскую машину перевода национальных меньшинств в русло русского языка и (в известной степени) культуры» (179:13).  

В 1970-е — 1980-е гг. в так называемой «осетинской школе» сохранялось лишь преподавание родного языка и литературы как предмета. Изучение осетинского языка превратилось в формальную дань статусу национальной школы и воспринималось как дополнительная нагрузка. Изучение «бесполезного», по мнению учеников, учителей и родителей, предмета было поверхностным. Этому немало способствовал низкий уровень программ и учебников, составленных без учета языковой ситуации в республике, вне всякой связи с культурной и общественной жизнью народа. Проникавшие в печать отзывы о состоянии изучения родного языка, о качестве учебных программ отразили печальную картину (175).  

На фоне деградации осетинской школы продолжалась идеологическая кампания по пропаганде двуязычия, понимаемого как фактический отказ от родного языка. Русский язык был объявлен вторым родным языком. «Осетинская школа» с преподаванием на русском языке отстаивалась как достижение культурного развития осетинского народа (161; 162; 163; 176). Переход на русский язык сделался официальным условием и гарантией интернационализма (110).  

Лишь в 1991–1992 гг. Министерство народного образования Северной Осетии предложило первый проект реформы национальной школы и приступило к его осуществлению. Вне зависимости от результатов (полномасштабный успех был в те годы недостижим по объективным политическим и экономическим причинам) именно эти начинания открывают новую эпоху в истории осетинской школы — эру возрождения.  

История национального образования в Осетии может быть разделена на четыре основных периода.  

Первый период начался в середине XVIII в. (в эпоху установления русско-осетинских отношений и присоединения Осетии к России) и завершился Февральской революцией 1917 г. Он вместил в себя создание сети начальных школ, накопление опыта изучения осетинского языка в духовных и светских учебных заведениях средней ступени, создание современной письменности. Принцип русификации воплощался не в прямом запрете на родной язык, а в отсутствии его государственной поддержки. Осетинский язык использовался лишь при первоначальном обучении детей, не знакомых с русским языком.  

Второй период длился более трех десятилетий — с 1917 до начала 1950-х гг. В 1917 г. Первый Всеосетинский учительский съезд постановил создать начальную школу с родным языком обучения. Зарождение национальной школы происходило в годы революции и гражданской войны в русле сложного процесса национально-государственного самоопределения и национально-культурного строительства. Примечательно, что жестокое военное противоборство не помешало «белым» и «красным» в Осетии сохранить полное единство мнений по двум принципиальным вопросам: О нерушимости союза с Россией и о необходимости национальной школы. К 1920-м гг. относится начало процессов национализации: был осуществлен перевод государственного делопроизводства на осетинский язык, состоялся переход начальной школы на родной язык обучения. Рубеж 1920-х и 1930-х гг. ознаменовался в СССР победой унитаризма. Идеологические изменения коснулись даже терминологии — «национализация» была заменена на «коренизацию». Строительство осетинской национальной школы тем временем продолжалось — с 1940 г. начался перевод на родной язык обучения 5–7 классов. Перевести 8–10 классы уже не успели.  

Третий период начался в 1952 г., когда 5–7 классы по решению партийно-государственных органов вернулись к обучению на русском языке. В середине 1960-х гг. то же самое произошло и с начальной школой. Одновременно республика отказалась от делопроизводства на осетинском языке. Денационализация проводилась на волне форсированного «движения к коммунизму», требовавшего создания «новой исторической общности людей — советского народа». Национальной культуре и осетинскому языку была отведена факультативная, самодеятельная роль, в отдельные периоды (например, в 1982–1987 гг.) они открыто преследовались. Показательно, что «аргументы», призванные обосновать отказ от родного языка в советской школе, были найдены еще в XIX веке — это «малоупотребительность», изучение «по желанию» и т. п. отговорки, которые превращали лишение осетинского языка государственных функций в оправдание для его полного вытеснения из общественной жизни.  

Четвертый период открывается последним десятилетием прошедшего века и ждет результатов нашей деятельности.  

В целом история национальной школы в Осетии неотрывна от общей истории национального образования в России. Судьба осетинской школы всегда зависела от господствовавших в обществе политических доктрин и идеологических стереотипов. Несомненное влияние на состояние национального образования на каждом этапе его истории оказывала общая культурная и языковая ситуация в Осетии.  

Создание национальной системы начального образования в Осетии, хотя и противоречило главной установке имперской национальной политики, но все же время от времени становилось принципиально возможным. Однако использовать такую возможность в XIX и начале XX в. было некому в силу отсутствия в Осетии национальных территориально-административных или культурных институтов.  

Полномасштабное строительство национальной школы, начатое в советской Осетии, было прервано в середине XX в. и сменилось полной денационализацией образования. Национально-культурная инфраструктура, существовавшая в Осетии к этому времени, оказалась не в состоянии противостоять «политике партии и правительства».  

Таким образом, главная закономерность, безотказно действовавшая на всем протяжении истории национального образования в Осетии, заключалась в прямой зависимости положения осетинской школы от политической конъюнктуры при отсутствии (или слабости) механизмов этнокультурной самозащиты в осетинском обществе.  

К тому же еще на этапе создания осетинской школы были совершены грубые стратегические ошибки, облегчившие впоследствии ее разрушение. Осетинская школа, созданная сепаратно, без строительства целостной системы национального образования, без специальной подготовки педагогических кадров, оказалась слишком уязвимой и недолговечной. Программа языкового строительства 1920–1930-х гг., положенная в основу образовательной деятельности, оказалась неисполнимой, поскольку опиралась на доктринальные основания и не учитывала реальных тенденций развития языковой и политической ситуации в Осетии. В качестве единого литературного языка был введен один из говоров иронского диалекта, использовавшийся как язык художественной литературы, но превратить его в литературный (т. е. канцелярский, нормированный) язык только еще предстояло. Однако создать стационарную, действенную, лингвистически и социокультурно обоснованную систему нормирования литературного языка не удалось. Вместо перехода на навязываемый сверху диалект не владеющие им группы предпочли переходить в общении на русский язык, который стал выполнять для осетин функции общенационального языка (это закономерный результат типовой политической ошибки, известной в истории разных народов).  

В результате культурной политики 1970-х — 1980-х гг. XX в. образование потеряло необходимую связь с национальной культурой и повседневной жизнью народа. Резкое сокращение социальных функций лишило осетинский язык действенных механизмов воспроизводства. Профессиональные отрасли национальной культуры оказались подавлены жестким идеологическим прессингом и цензурным контролем.  

В этих условиях главным бастионом самосохранения народа, защиты его духовных ценностей и национальной идентичности стала фольклорно-этнографическая, традиционно-бытовая сфера осетинской культуры. Но полноценное воспроизводство национальной культуры в современном обществе невозможно вне родного языка и системы образования. Поэтому во второй половине XX века, несмотря на высокие показатели всеобщей политизированной культуры, в Осетии произошло значительное отступление от достигнутых уровней национально-культурного развития.  

Следует с полной ответственностью отнестись к результатам научных исследований и практического опыта, свидетельствующим, что «насильственное обучение детей с 1 класса на чужом языке, который объявлялся «вторым родным языком», привело не только к потере родного, но и отставанию в умственном и речевом развитии выпускников так называемых «национальных школ с русским языком обучения». Вместо ожидаемого двуязычия учащиеся не овладевали ни русским, ни родным языком, а становились как бы «полуязычными», не способными к восприятию научных и культурологических понятий, продолжению своего дальнейшего образования... .По мнению отечественных и зарубежных социолингвистов, только при паритетном двуязычии в школьном обучении можно сохранить родной язык в условиях широкого распространения языка большинства и тем самым избежать аккультурации. Поэтому обучение на родном языке — это элементарное условие выживания, воспроизводства родного языка и культуры» (158: 97–98).  

Обобщение и учет опыта национального образования в Северной Осетии позволит избежать сделанных в прошлом ошибок. Прежде всего, возрождение осетинской школы должно носить системный характер, охватывая всю совокупность учебных заведений и других учреждений, призванных транслировать национальную культуру. Национализация школы может быть успешной только в случае параллельного ей расширения функций осетинского языка в государственной, общественной и производственной жизни, первоочередные задачи — возобновление практики делопроизводства на родном языке и всемерная государственная поддержка осетинского языка.  

В последнее десятилетие происходят кардинальные изменения в культурной политике, учитывающие национальные и социальные интересы всех народов России. Важнейшими принципами развития демократической России становятся разнообразие и равноправие культурных форм жизни, понимаемые как часть политики прав человека. Особая ответственность ложится на национальные субъекты Российской Федерации, которые получили возможность строить собственное культурное будущее во благо государственному единству. Для Осетии, воспринимающей союз с Россией как давний и неизменный исторический выбор, эти условия являются органичным культурно-политическим контекстом.  

Между тем незавершенность национально-культурного строительства в Осетии продолжает оставаться определяющим показателем современного состояния культуры, одной из фундаментальных причин кризиса в духовной жизни общества. Культурно-исторический опыт нового и новейшего времени не оставляет сомнения, что альтернативой строительству собственной национальной культуры, только и способной к саморазвитию и активным внешним контактам, является духовная и социальная деградация на почве отсутствия национальных механизмов адаптации в мировом культурном пространстве. Формирование продуманной языковой и образовательной политики — единственный путь конструктивного движения, совмещающий сохранение имеющихся достижений с планомерным достраиванием недостающих звеньев национально-культурной инфраструктуры.  

Успешность такого строительства будет в немалой степени определяться правильным выбором социальных и культурно-политических ориентиров.  

Образование призвано обеспечивать социальные и культурные потребности не только государства (к чему стремилась прежняя унитарная школа), но в равной степени и других субъектов растущей российской демократии — личности, этноса, локальной общественной или этнической группы, гражданского общества.  

Строительство осетинской школы 1920-х —1940-х гг. начиналось в обществе, сохранявшем значительные черты традиционности, ее разрушение пришлось на индустриальную эпоху. Вновь создаваемая система национального образования призвана функционировать в современном постиндустриальном, информационном обществе.  

За полувековой период денационализации образования произошли значительные сдвиги в демографической структуре, социальной активности, культурно-языковой компетенции, образовательных приоритетах и профессиональных ориентациях населения.  

Кардинально изменилась культурно-языковая ситуация в Осетии. Несколько поколений осетин, прошедших через унитарную школу, слабо знакомы с образовательной и другими общественными функциями родного языка.  

В то же время осетины являются одним из самых урбанизированных и образованных (по статистическим критериям) народов России. В числе определяющих социокультурных характеристик современного осетинского этноса — интенсивная урбанизация и динамичное развитие городской субкультуры, высокий уровень социальной мобильности, массовое вовлечение в российский и мировой рынок труда.  

Сформировавшийся в XIX и XX вв. многоэтничный состав населения, свободное сосуществование и активное взаимовлияние разных этнических традиций и языков придают общему культурно-цивилизационному потенциалу Осетии особую устойчивость и открытость.  

Параметры и цели современного экономического, социального, культурного развития осетинского народа, особенности его этнокультурной среды — наравне с политической ответственностью одного из титульных народов федерации и общероссийскими задачами модернизации — являются важнейшими ориентирами при планировании и организации национальной системы образования.  

Идейно-содержательные, технологические и языковые составляющие осетинского национального образования складываются в контексте общих тенденций развития единой российской цивилизации, которая исторически объединила и интегрировала в своей структуре национальные культуры России. Российская цивилизация в принципе полиэтнична и не может быть сведена к русской национальной культуре. Однако именно русская культура является ее центральным компонентом и играет главную роль в выработке путей цивилизационного развития страны.  

Сохраняя этнокультурную самостоятельность народа, осетинское национальное образование должно обеспечить социализацию подрастающих поколений в условиях поликультурной российской цивилизации, подготовить их к функциональному сотрудничеству в составе полиэтничных гражданских и экономико-политических сообществ регионального, общероссийского, международного масштаба.  

Магистральным культурно-политическим ориентиром и долговременной сверхзадачей национального образования хотелось бы видеть формирование гармоничной гражданской идентичности, соответствующей историческим традициям, современному устройству и перспективам укрепления федеративного государства. Многоуровневую конструкцию идентичности, адекватной нашим условиям, можно представить в образе матрешки. Единая российская нация (в общепринятом гражданском смысле) так же полиэтнична, как и нации, складывающиеся в рамках субъектов Российской Федерации. Вне зависимости от расовой, этнической, конфессиональной принадлежности конкретных граждан все население Осетии — Алании (или Татарстана, Бурятии и т. д.) должно осознавать себя единой гражданской нацией, которая вместе с тем является естественной и неотъемлемой частью российской нации. Система образования — инструмент активного формирования этой естественной национально-гражданской идентичности, опорой и органической частью которой призвано стать не совпадающее с ней этнокультурное самосознание. Становление полиэтничной и многонациональной по составу, но единой по национально-государственному сознанию нации россиян — необходимая гарантия успешной модернизации страны, демократизации на принципах гражданского общества, сохранения территориальной целостности России. Только адекватное современным условиям и подлинно национальное образование, в отличие от унитарной школы, способно обеспечить для этого культурную основу.  

Необходимо ответить также и на вопрос о том, каковы национально-культурные интересы, которым должна отвечать осетинская школа.  

Опыт социальных экспериментов XX в. привел мировое сообщество к окончательному отказу от утопических идей этнокультурной унификации. Одним из результатов победы международно-правовых принципов гуманизма и демократии стало утверждение идеала культурного многообразия человечества. Общепризнанно, что подлинную культуру можно строить лишь в соответствии со своим собственным прошлым, имея при этом в виду свое собственное будущее; в то же время укрепление культурной самостоятельности народов благоприятствует расширению контактов, типологическому и стадиальному сближению культур.  

Необходимой культурной основой полноценного национального развития и нормальной жизнедеятельности общества является такая система образования, которая способна транслировать национальную культуру, обеспечивая открытость в другие культуры и современное цивилизационное развитие нации.  

Национально-культурные интересы Осетии в сфере образования предполагают восстановление этнокультурных и этносоциальных функций осетинской школы. При этом система национального образования, вырастающая из культурно-исторических традиций народа, обращенная к его насущным потребностям и устремлениям в будущее, должна развиваться в трехмерном пространстве национальной, общероссийской и мировой культуры.  

Процессы накопления, функционирования и трансляции этнокультурной информации в системе образования подчинены общей логике развития национальной культуры, понимаемой как механизм адаптации этнического и гражданского сообщества к меняющимся условиям жизни. Сохранение достоинств и достижений национальной культуры не имеет ничего общего с формированием неизменных трафаретов или поиском «исконных» ценностей. Напротив, естественной функцией национальной культуры (а значит и национального образования) является постоянное обновление, предполагающее интенсивную модификацию этнокультурного комплекса, выработку и освоение инноваций в ходе активного межкультурного сотрудничества и цивилизационного развития.  

Осетинское национальное образование, являясь органической частью национальной культуры, строится как открытая система, нацеленная на диалог культур — действенный фактор национального развития, составляющий одновременно надежную основу гармонии в межнациональных отношениях. Одно из главных условий открытости национального образования — аккумулирование в его содержании гуманитарных и демократических ценностей как всеобщего достояния человечества.  

Таким образом, национально-культурный императив осетинской школы (рациональное расширение социальных функций родного языка и полноценная трансляция национальной культуры, формирование национальной идентичности и этнокультурного самосознания) должен быть подчинен интересам оптимизации экономического, социально-демографического и политического развития Осетии. Обеспечить социокультурную стабильность и информационную защиту общества, создать благоприятный режим социализации новых поколений особенно важно на этапе общероссийской модернизации, которая происходит в условиях нарастающей изменчивости современного мира.  

Создание системы осетинского национального образования является неотъемлемой частью общей стратегии культурного развития Осетии — Алании — стратегии, которая исходит из необходимости сохранить весь культурный потенциал и социокультурную ситуацию плюрализма и многообразия, защитить культурную самобытность каждого сообщества, создавая тем самым гуманитарный фундамент для гражданских, надэтнических принципов общественного устройства.  

Центральный государственный архив РСО-А  

1.Оп. 1,д. 151.  

2. Оп. 1,д. 173.  

3. Оп. 1,д. 189.  

4. Оп. 1,д. 202.  

5. Оп. 1, д. 536.  

6. Оп. 1,д. 584.  

7. Оп. 1,д. 164.  

8. Оп. 1,д. 536.  

9. Оп. 1,д. 565.  

10. Оп. 1.Д.577.  

11. Оп. 1, д. 1.  

12. Оп. 1, д. 3.  

13. Оп. 1,д. 7.  

14. Оп. 1, д. 12.  

15. Оп. 1.Д.61.  

16. Оп. 1, д. 3.  

17. Оп. 1, д. 20.  

18. Оп. 1, д. 5.  

19. Оп. 1, д. 9.  

20. Оп. 1, д. 12.  

21. Оп. 1,д. 24.  

22. Оп. 1,д. 31.  

23. Оп. 1, д. 44.  

24. Оп. 1,д. 46.  

25. Оп. 1, д. 51.  

26. Оп. 1,д. 146.  

27. Оп. 1, д. 1.  

28. Оп. 1, д. 6.  

29. Оп. 1,д. 25.  

30. Оп. 1,д. 42.  

31. Оп. 1, д. 69.  

32. Оп. 1, д. 125.  

33. Оп. 1,д. 131.  

34. Оп. 1,д. 134.  

35. Оп. 1,д. 137.  

36. Оп. 1, д. 139.  

37. Оп. 1, д. 141.  

38. Оп. 1,д. 142.  

39. Оп. 1, д. 144.  

40. Оп. 1,д. 193.  

41. Оп. 1, д. 378.  

42. Оп. 1, д. 385.  

43. Оп. 1, д. 391.  

44. Оп. 1,д. 400.  

45. Оп. 1, д. 401.  

46. Оп. 1, д. 427.  

47. Оп. 1, д. 447.  

48. Оп. 1, д. 454.  

49. Оп. 1, д. 465.  

50. Оп. 1, д. 466.  

51. Оп. 1,д. 467.  

52. Оп. 1,д. 501.  

53. Оп. 1, д. 502.  

54. Оп. 1, д. 504.  

55. Оп. 1,д. 506.  

56. Оп. 1,д. 535.  

57. Оп. 1,д. 560.  

58. Оп. 1, д. 561.  

59. Оп. 1,д. 564.  

60. Оп. 1,д. 565.  

61. Оп. 1, д. 601.  

62. Оп. 1,д. 636.  

63. Оп. 1, д. 641.  

64. Оп. 1, д. 645.  

65. Оп. 1,д. 668.  

66. Оп. 1,д. 682.  

67. Оп. 1,д. 718.  

68. Оп. 1,д. 730.  

69. Оп. 1,д. 762.  

70. Оп. 1, д. 767.  

71. Оп. 1, д. 810.  

72. Оп. 1, д. 873.  

73. Оп. 2, д. 28.  

74. Оп. 2, д. 43.  

75. Оп. 2, д. 205.  

76. Оп. 3, д. 1.  

Российский государственный исторический архив  

77. Оп. 1, д. 84.  

Отдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований  

78. Оп. 1, д. 29.  

79. Оп. 1,д. 30.  

80. Оп. 1, д. 31.  

81. Оп. 1,д. 32.  

82. Оп. 1, д. 33.  

83. Оп. 1, д. 34. 84.0п. 1, д. 35.  

85. Оп. 1, д. 38.  

86. Оп. 1, д. 40.  

87. Оп. 1.Д.43. 88.0п. 1, д. 123.  

89. Оп. 1, д. 2.  

90. Оп. 1, д. 3.  

91. Оп. 1, д. 30. 92.0п. 1,д. 62.  

93. Оп. 1, д. 95.  

94. Оп. 1, д. 7.  

95. Оп. 1, д. 9.  

96. Оп. 1, д. 15.  

97. Оп. 1, д. 26.  

98. Оп. 1, д. 12.  

99. Оп. 1, д. 9.  

100. Оп. 1, д. 12.  

101. Оп. 1, д. 19.  

102. Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею. Т. 10. Тифлис, 1895.  

103. Культурное строительство в Северной Осетии. Сборник документов и материалов. Т. 1. Орджоникидзе, 1974.  

104. Культурное строительство в Северной Осетии. Сборник документов и материалов. Т. 2. Орджоникидзе, 1983.  

105. Материалы по истории осетинского народа. Т. 5. Сборник по истории народного образования в Осетии. Орджоникидзе, 1942.  

106. Народное хозяйство Северо-Осетинской АССР. Статистический сборник. Орджоникидзе, 1958.  

107. Постановление Совета Министров СО АССР «О состоянии и мерах улучшения обучения и воспитания в осетинской начальной школе». 16 марта 1956 г. № 140. Орджоникидзе.  

108. Решение совещания учителей, методистов, научных сотрудников и работников краевых, областных отделов народного образования и Министерств просвещения автономных республик Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1956.  

109. Русско-осетинские отношения в XVIII веке. Сборник документов. Т. 1. Орджоникидзе, 1976.  

110. Русский язык как средство интернационального воспитания: Материалы Всесоюзной межвузовской научно-методической конференции 15–17 октября 1985 года. Орджоникидзе, 1987.  

111. Скитский Б. В. Хрестоматия по истории Осетии. Орджоникидзе, 1956.  

112. Труды 1-го Всеосетинского Учительского Съезда, состоявшегося во Владикавказе с 10 по 16 июля 1917 года. Владикавказ, 1917.  

113. Хроника. Отчеты о деятельности Осетинского историко-филологического общества // Известия Осетинского научно-исследовательского института краеведения. Т. 1. Владикавказ, 1925.  

114. Горская жизнь. 1917. № 5.  

115. Горская правда. 1921. №81.  

116. Коммунист. 1920. № 42.  

117. Коммунист. 1920. № 73.  

118. Коммунист. 1920. № 137.  

119. Коммунист. 1921. № 269.  

120. Пролетарий Осетии. 1934. № 163.  

121. Терский вестник. 1917. №100.  

122. Баев Г. Отрадное движение// Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах (далее: ППКО). Кн. 5. Цхинвал, 1991. С. 35–37.  

123. (Баев Г.) Г. Б. Открытие школы в Шанаевском селении // ППКО. Кн. 5. С. 37.  

124. Баев Г. Владикавказская осетинская женская трехклассная школа имени Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Федоровны // ППКО. Кн. 5. С. 134.  

125. Гарданов М. Желательные улучшения/Владикавказские епархиальные ведомости, 1909. №7.  

126. Гарданти М. К школьному вопросу Северной Осетии// ППКО. Кн. 5. С. 137–141.  

127. Гарданти М. К вопросу об открытии средних учебных заведений в Осетии//ППКО. Кн. 5. С. 141–144.  

128. Гатуев К. Осетинский женский приют//ППКО. Кн. 5. С. 154–156.  

129. Дзасохов Г. Образовательное и воспитательное значение отечественного языка // ППКО. Кн. 5. С. 106–110.  

130. Дзасохов Г. К осетинскому народу// ППКО. Кн. 5. С. 112.  

131. Дзасохов Г. О просвещении инородцев // Дзасохов Г. Статьи и очерки. Орджоникидзе, 1970 (далее: Дзасохов-1970). С. 112–116.  

132. Дзасохов Г. О конечной цели воспитания и образования // Дзасохов-1970. С. 116–120.  

133. Дзасохов Г. О женском образовании в Осетии//Дзасохов-1970. С. 120–124.  

134. Дзасохов Г. Голос смущенной совести // Дзасохов-1970. С. 125–126.  

135. Дзасохов Г. К вопросу о реформе средней школы // Дзасохов-1970. С. 162–165.  

136. Кодзаев А. Еще об осетинских школах // ППКО. Кн. 5. С. 91–98.  

137. Кодзаев А. Письмо в редакцию // ППКО. Кн. 5. С. 111.  

138. Тыбылты А. Цы ’взагыл ахуыр к?нын хъ?уы ног скъолайы // Тыбылты Алыксандр. Уацмысты ?мбырдгонд. Цхинвал, 1988 (далее: Тыбылты-1988). Ф. 14–15.  

139. Тыбылты А. Ноджы н? ног график?йы тыхх?й // Тыбылты-1988. Ф. 15–16.  

140. Тыбылты А. Скъолайы кусджыты ?мбырды тыхх?й//Тыбылты-1988. Ф. 17–18.  

141. Тыбылты А. ?мбырды ф?стаг//Тыбылты-1988. Ф. 21.  

142. Тыбылты А. Единый литературный язык для всех ветвей осетинского народа // Тыбылты-1988. Ф. 22–28.  

143. Тыбылты А. К?й онгты н? хъ?уы ирон ?взаг//Тыбылты-1988. Ф. 32–33.  

144. Тыбылты А. Иум?йаг литературон ?взаджы тыхх?й //Тыбылты-1988. Ф. 33–34.  

145. Тыбылты А. Куыд хъ?уы саразын иум?йаг литературон ?взаг//Тыбылты-1988. Ф. 35–36.  

146. Тыбылты А. Иудзинады ф?ндагыл//Тыбылты-1988. Ф.38–40.  

147. Уруймагов X. Несколько слов о школах в горах Осетии // ППКО. Кн. 5. С. 50–55.  

148. Уруймагов X. Учебники в осетинских школах // ППКО. Кн. 5. С. 57–61.  

149. Уруймагов X. Женские школы в Осетии // ППКО. Кн. 2. Цхинвал, 1982. С. 97–100.  

150. Уруймагов X. Туземный язык в начальных школах Кавказского края // ППКО. Кн. 2. С. 104.  

151. Хетагуров К. Развитие школ в Осетии // Коста Хетагуров. Собр. соч. в пяти томах. Т. 4. М., 1960. С. 266–271.  

152. Хетагуров К. Церковноприходские школы в Осетии // Коста Хетагуров. Собр. соч. в пяти томах. Т. 4. М., 1960. С. 292–295.  

153. Цаголов Г. Больные школы в Осетии // ППКО. Кн. 5. С. 41–43.  

154. Цаголов Г. К вопросу о народном образовании // ППКО. Кн. 5. С. 90–91.  

155. Алборов Б. А. О постановке педагогического образования среди горцев Кавказа // Известия Горского института народного образования. Владикавказ, 1923. Вып. 1.  

156. Баби. Народное образование в Осетии за истекшее полугодие / Коммунист. 1920. № 94.  

157. Блиев М. М. Русско-осетинские отношения. Орджоникидзе, 1970.  

158. Величук А. П., Сукунов X.X., Хасанов Н.М. Двуязычие и национальная школа на современном этапе развития общества // Школа и мир культуры этносов. Владикавказ, 1994.  

159. Габеев А. Я. Владикавказское осетинское духовное училище // Ученые записки Северо-Осетинского государственного педагогического института. Т. 2. Орджоникидзе, 1940.  

160. Габеев А. Я. Основные этапы развития народного образования в Осетии (1740–1917 гг.) // Материалы по истории осетинского народа. Т. 5. Орджоникидзе, 1942.  

161. Галазов А. X. Народное образование в Северной Осетии // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Т. 28. Орджоникидзе, 1970.  

162. Галазов А. X. На пути к всеобщему среднему. Орджоникидзе, 1977.  

163. Галазов А. X., Исаев М. И. Народы-братья, языки-братья. (Русско-осетинские лингво-культурные контакты). Орджоникидзе, 1987.  

164. Гассиев А. А. Школьное дело между инородцами на Кавказе // Гассиев А. А. Избранные произведения. Владикавказ, 1992.  

165. Гатагова Л. С. Правительственная политика и народное образование на Кавказе в XIX веке. М., 1993.  

166. Гогебашвили Я. С. Как улучшить кавказскую народную школу // Гогебашвили Я. С. Избранные педагогические сочинения. М., 1954.  

167. Горешкин Г. М., Бескровный Л. Г. Первая осетинская женская школа. — ОРФ СОИГСИ, фонд «История-10. Народное образование», оп. 1, д. 43.  

168. Дзагуров Г. А. Новая осетинская графика. Владикавказ, 1923.  

169. Днепров Э. Д. Становление и развитие отечественной истории педагогики: основные этапы и тенденции // Историографические и методологические проблемы изучения отечественной школы и педагогики. М., 1989.  

170. Зангиев X. М. Ардонская семинария. Исторический очерк. Орджоникидзе, 1965.  

171. Исаев М. И. Языковое строительство в СССР. М., 1979.  

172. История Северо-Осетинской АССР. Т. 1.М., 1959.  

173. История Северо-Осетинской АССР. Т. 1. Орджоникидзе, 1987.  

174. К вопросу об издании осетинского педагогического журнала «Осетинская школа» // Известия Осетинского НИИ краеведения. Т. 2. Владикавказ, 1926.  

175. Козырева Т. Поспевать за временем (О состоянии учебников и программ по осетинскому языку) // Литературная Осетия. №62. Орджоникидзе, 1983.  

176. Кониев Ю., Бадальян С, Козаев А. Осетия в кривом зеркале антикоммунизма // Известия СОНИИ. Т. 28. Орджоникидзе, 1970.  

177. Константинов Н. А., Медынский Е. Н. Очерки по истории народного образования в СССР за 30 лет. М., 1948.  

178. Кошев М. А. Из истории просвещения горцев Северного Кавказа в XIX — начале XX века. Нальчик, 1991.  

179. Кузьмин М. Н. Национальная школа России: традиции и современность в контексте модернизации // Школа и мир культуры этносов. Владикавказ, 1994.  

180. Кулов Б. С. К высотам культуры. Орджоникидзе, 1979.  

181. Магометова В. Д. Просвещенней школа в Северной Осетии во второй половине XIXв. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1974.  

182. Мельников-Разведенков С. Первое двадцатипятилетние в истории просвещения города Владикавказа (1836–1861 годы). Тифлис, 1900.  

183. Модзалевский Л. К. Ход учебного дела на Кавказе с 1802 по 1880 год//Памятная книжка Кавказского учебного округа на 1880 год. Тифлис, 1880.  

184. Народное образование в Северной Осетии. Орджоникидзе, 1957.  

185. Очерки по истории советской школы. М., 1969.  

186. Пашаев А. X. Очерки истории начального образования на Кавказе в XIX — начале XX века. Баку, 1991.  

187. Прохуренко Л. И. Развитие народного образования в Северной Осетии в послевоенный период // Известия СОНИИ. Т. 20. Орджоникидзе, 1957.  

188. Смирении В. В. Культурное строительство Северной Осетии //20 лет автономии Северной Осетии. Дзауджикау, 1944.  

189. Таранин В. Г. Общеобразовательная школа Северной Осетии в 1917–1920 гг. — ОРФ СОИГСИ, ф. «История-10. Народное образование», оп. 1,д. 142.  

190. Таранин В. Г. Общеобразовательная школа Северной Осетии в 1921–1925 гг. — ОРФ СОИГСИ, ф. «История-10. Народное образование», оп. 1, д. 143.  

191. Текиев В. Д. К сияющим вершинам. Орджоникидзе, 1988.  

192. Тотоев М. С. Состояние народного образования в Северной Осетии в последней четверти XIX в. и К.Л. Хетагуров//Известия СОНИИ. Т. 17. Орджоникидзе, 1956.  

193. Тотоев М. С. Народное образование и педагогическая мысль в дореволюционной Северной Осетии. Орджоникидзе, 1962.  

194. Уруймагов X. Начальная школа в Осетии //Утро гор (Общественно-политический, экономический и литературный альманах). № 1. Баку, 1910.  

195. Фарфоровский С. Народное образование у осетин//ППКО. Кн. 5. С. 178–189.  

196. Хицунов П. О духовной осетинской школе в Моздоке//Сборник газеты «Кавказ». Ч. 1. Тифлис, 1846.  

197. Цаликов А. Кавказ и Поволжье. Очерки инородческой политики и культурно-хозяйственного быта. М., 1913.  

198. Цомак М. Горский педагогический институт во Владикавказе / Вопросы просвещения на Северном Кавказе. 1928. №5.  

199. Черджиев X. С. Народное образование в Северной Осетии // Национальная школа РСФСР за 40 лет. М., 1958.  

200. Черджиев X. С. Очерки по истории народного образования в Северной Осетии. Орджоникидзе, 1958.