Моргоев Хетаг 

(начало статьи здесь)  

Христианство – религия греха, здесь все направленно на его оправдание, распространение и подчинение ему. Сам Иисус о своей миссии говорит: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мар. 2, 17). Этого Иисуса – бродячего еврейского проповедника, каковым изображают его евангельские легенды, в доме фарисея Симона, помазывает миром некая грешница (см. Мар. 14, 3 – 9; Лук. 7, 37 – 50), в христианской традиции она отождествляется с проституткой, одержимой семью бесами Марией из Магдалы (Мария Магдалена). Греческое слово «Христос» отглагольное от «Хрио» - мазать, умащать: проститутка Мария Магдалена помазала Иисуса – сделала его Христом – помазанником. По преданию она первая из людей увидела «воскресшего» Иисуса и воскликнула: «Христос воскрес!». Теперь, вслед за бесноватой проституткой, нам осетинам предлагают кричать тоже самое. Христианская идеология требует признания греховной сущности человека. Данное представление заложено в ветхозаветной истории грехопадения первочеловека Адама и его жены, и изгнание их из рая. Согласно христианскому учению, человек рождаясь, становится носителем порока, безвинные младенцы, абсолютно беззащитные, не имеющие никаких мыслей, уже ответственны за грех библейского Адама и его жены. Человек в христианстве рождается и живет для искупления грехов, сам факт его рождения уже грех. Изощренный садизм христианской идеологии проявляется во вдалбливании человеку осознания своей греховности с самого детства. Православный учебник закона божия велит ребенку думать о своих грехах и преступлениях: «Тогда ты начнешь ясно видеть и живо чувствовать, что сердце твое испорченно и развращенно, душа твоя осквернена и ты сам не что иное, как раб греха и страстей, которые совершенно овладели тобою и не допускают тебя приблизиться к богу. Начнешь также видеть, что в тебе нет ничего доброго, а если ты и имеешь несколько добрых дел, то все они перемешаны со грехом и не суть плод истинной любви, но порождение разных страстей и обстоятельств и проч.; и тогда обымет тебя страх, печаль, горесть и проч.; страх от того, что ты находишься в опасности погибнуть, печаль и горесть от того, что ты так долго и упорно отвращал слух твой от кроткого гласа господа, зовущего тебя в царство небесное, и что ты так долго и безбоязненно прогневал его своими беззакониями…» (33 с. 185). Христианский мир расколот надвое, человек – порождение греха, изначально принадлежит сатанинской его части. Согласно церковной идеологии «все люди грешники. Ни в ком добра нет. Все только на преступление способны,… а если что доброе совершается в мире, так то от бога» (7 с. 169). Иоанн Златоуст учит: «Хотя бы кто был праведен, хотя бы тысячу раз праведен и достиг до самой вершины, так что отрешился от грехов, он не может быть чист от скверны; хотя бы он был тысячу раз праведен, но он человек… Невозможно человеку быть безгрешным» (32 I с. 854). В отличие от христиан, осетинская идеология, относительно природы человека, признает, что «человек - не греховное существо. Он родился не для замаливания грехов своих, а для жизни. Рождается человек один раз и рождается, чтобы жить. Надо жизнь у жизни требовать» (42. 27.14), говорит осетинская мудрость. Идея греховности мира является основополагающей в христианстве. Она создает представление об их боге и отношении между ним и человеком. Иоанн Златоуст восклицает: «Подлинно, ничто так не приятно богу, как если кто считает себя в числе величайших грешников» (32. VII с. 33). Ему вторит заезжий к нам поп епископ Феофан, по его христианскому разумению: «чем больше человек осознает свою греховность, тем более он становится близок к Богу, а значит и очищается, и духовно приобретает» (34 с. 8). «Не согрешишь, не покаешься», говорит христианская пословица, понуждая к греху для обращения к их богу. В отличие от христиан нам не требуется совершать грехов: «бояться надо греха» (17 с. 74), говорит осетинская мудрость. Для нас безгрешная жизнь ценна сама по себе. «Молится Богу неудивительно, надо быть чистым» (17 с. 72). 

Христианская идеология греха призвана вселить в человека страх перед посмертным воздаянием поставить его в рабскую зависимость от церкви – попов, которые одни только могут прощать грехи. Будучи коммерческой, мошеннической организацией, церковь сначала распространяет заразу греха, затем, за определенную плату, дает «избавление» посредством покаяния или на самом деле преступников и уродов, либо несчастных, запуганных людей. Търийы фырттё их называют «нищие духом» - это «осознающие недостаточность своих собственных сил для исцеления от грехов – те, которые себя по своей воле смиряют и уничижают» (7 с. 183).  

Вся жизнь человека, по замыслу христианских идеологов, регламентируется десятью заповедями, которые внушаются страхом (см. Исх. 20, 1 – 20), а также учением о семи смертных грехах⁴. Это особо тяжкие грехи, которые, будучи нераскаянными, могут привести к вечной гибели: тщеславие, зависть, гнев, уныние, чревоугодие, блуд, жадность. В отличие от христианской, осетинская идеология не знает абсолютно подавляющего принуждения исходящего от бога. Вырабатывая нормы бытия человека, осетинская народная мысль, заключает и передает их в образах и поведении героев кадагов, легенд, притч, как пример достойного поведения (или наоборот). Например, чревоугодие – смертный грех в христианстве, нарушение которого грозит адовыми муками. Осетинское самосознание борется с этим пороком совсем иначе. В одном из кадагов о нарте Батразе повествуется как он на кувде, который длился неделю, «куска ко рту не поднес,… но пел веселее других и танцевал лучше всех» (35 с. 270). Свое поведение Батраз объясняет рассказом о том, как он с товарищами, будучи на охоте, на привале нашли маленький мешочек, его наполняли водой, но он никак не наполнялся, растягивался все больше и больше. Старшие сказали: «Это человеческий желудок, и ничто другое. Только желудок нельзя наполнить. Еще никто на свете не смог узнать его полной меры». С той поры я – говорит нарт Батраз – никогда больше не старался наполнять свой желудок: чрезмерная еда – тяжелая болезнь. Стал я себя приучать. Делил чурек на четыре части, три части съедал, остальное оставлял, силы мои не убывали, и работал, как прежде. После этого стал [я] утолять голод половиной чурека, будто целым» (35 с. 270). Как мы видим, осетинская традиционная система воспитания дает пример – хочешь быть героем, поступай также. Нет никакого внешнего принуждения, нет запугивания адом, страха перед богом. Здесь важны внутренняя воля человека, его способность действовать и самому осмысливать свои поступки. В одной из осетинских притч рассказывается, как черт изготовил араку и предложил отведать ее Уастырджи. Попробовав араку, Уастырджи сказал черту: «тот, кто выпьет три бокала этого напитка, будет похож на меня, а кто больше на тебя». Опять-таки человеку предлагается свободный выбор на кого ему быть похожим, на небожителя или на черта. Именно похожих на последнего, в первую очередь привлекает христианское учение. Безвольные, неспособные самостоятельно противостоять собственным порокам, эти бесоподобные находят защиту у страха. Для всякого рода наркоманов, алкоголиков, дегенератов всех мастей идеология греха является удобным адаптивным элементом. Страх перед христианским богом-карателем, а адовыми муками, как внешнее принуждение, заставляет их как-то противодействовать, а точнее подавлять пагубную зависимость. Не имея внутренней убежденности и воли, они от одной зависимости, попадают под другую. Под покрывалом страха эти субъекты чувствуют себя очень комфортно, называя это чувством любви к богу, который дает прощение. Христианское религиозное чувство следует определить «как чувство абсолютной зависимости. Это определение подходит ко всякому мазохистскому чувству» (36 с. 147).  

Христианское учение редуктивно, идеология греха здесь говорит о том, чего не нужно делать, чтобы умереть безгрешным и избежать адовых мук. Осетинская идеология говорит о том, что нужно делать, чтобы жить безгрешным, достойным человеком, она направлена на воспитание свободного, мыслящего человека не подавленного осознанием собственной вины перед богом. Воспитание происходит не по схеме бог – грешник, а достойный пример – человек. Христианство – религия плебеев и дегенератов, осетинская религия – религия героев и аристократов. 

Человек стоит в центре осетинского мироощущении и миропонимания. В отличие от нас, в христианстве, человек, его душа всего лишь поле борьбы между их богом и их дьяволом. Дьявол – лучший друг попов и дегенератов. Первые объясняют несовершенство мира происками сатаны, он даже Иисуса – бога искушал (см. Мат. 4, 1 – 11). Обоим дьявол просто необходим для оправдания собственной деструктивности и неспособности нести личную ответственность за свои деяния. Совершенные прегрешения, преступления они объясняют кознями сатаны, вселением бесов и подобной чушью. Поскольку дьявол заставляет грешить, согрешив, христианин обращается к богу за прощением, становится ближе к нему. В христианстве дьявол – путь к Христу, он брат бога, они идут рука об руку.  

Страх перед вечными муками это любовь христианского бога к человеку. Отец церкви Григорий Богослов назидает стадо: «Я всегда говорю, что геенна не мене показывает провидение божие, как и царство. Поелику геенна содействует царству, понуждая туда людей страхом. Не должно думать, что геенна есть дело жестокости и бесчеловечия: напротив, она есть дело милосердия, и многого человеколюбия и попечения и любви к нам» (37 с. 149). Согласно христианскому учению, в аду будут пребывать те, кто не раскаялся в своих грехах и не прошел обряд крещения, т. е. не христиане, как мы осетины. Данте отвел не крещенным первый круг ада в своей «Божественной комедии» (4, 31 – 40). В православном учении души умерших должны пройти через мытарства, «но проходят мытарствами только души христиан, души же не верующие во Христа не допускаются даже до мытарств. Заметьте и то – говорили ангелы блаженной Феодоре, - что этим путем восходят и подвергаются испытанию в мытарствах только те, которые просвещены верою и святым крещением; а неверующие иудеи, идолопоклонники и магометане сюда не приходят, потому, что еще до разлучения от тела они душами своими принадлежат аду; а когда умирают, бесы берут их души без всякого испытания, как свое наследие и низводят в пропасть гееннскую» (38 с. 62). 

Отвратительное бесчеловечное христианство дает надежду крещеным убийцам, садистам, ворам, насильникам, проституткам и не оставляет шансов праведникам, не отдавших себя под власть попов. 

В культурно-историческом развитии человечества семья, как общественный институт является важнейшим достижением. Очевидно, идеология сколько-нибудь разработанной религиозной системы освящает семейные отношения. Но христианское учение стоит в стороне от человеческой морали. Судя по новой части их священного писания, семейные отношения либо противны бродящему по Галилее и Иудее богу, либо просто уступка греховному человеческому существованию на земле. Новозаветный Иисус в своих проповедях призывает к разрыву индивида с семьей, что является условием для того чтобы стать учеником Иисуса, и в конечном итоге достичь «царства небесного» и воскресения: «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лук. 14, 26). В этой проповеди Иисус переориентирует учеников с любви к родителям на любовь к богу, т. е. к самому себе, которая для усиления эмоциональной зависимости должна быть обусловлена ненавистью к отцу и матери. Относительно общности человеческого коллектива, пока еще не вошедшего в число Иисусовых последователей, он определяет свою миссию следующими словами: «Огонь пришел я известить на землю, и как желал бы, что бы он уже возгорелся! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух, и двое против трех; Отец будет против сына, и сын против отца; Мать против дочери и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей» (Лук. 12, 49-53). Семейные связи подразумевают наличие какого-то имущества, что также отвергается Иисусом: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лук. 14, 33). Разрушение семьи, разделение и отрыв индивидов от традиционных связей есть условие для сплачивания новой Иисусовой общности – церкви, что так же является условием вечной жизни: «И всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мат. 19,29). Порвавших родственные связи Иисус наставляет: «А вы не называетесь учителями, ибо один из вас Учитель – Христос, все же вы братья; И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (Мат. 23, 8. 9). По учению Иисуса, евнухи более других достойны надежд на воскресение: «Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. Он же сказал им: не все вмещает слово сие, но кому дано; Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мат. 19, 10-12). Данное положение явилось основанием, для некоторых особо преданных делу распространения христианства субъектов, добровольно лишить себя половых органов. Так поступил знаменитый теолог, патрист Ориген. Впоследствии возникла секта скопцов. Довольно распространенная и влиятельная в дореволюционной России, она почти полностью была уничтожена в тридцатые годы прошлого столетия. Ради того, чтобы быть похожими на бесполых ангелов эти изуверы отрезали признаки половой принадлежности у мужчин и у женщин. 

В апокрифическом евангелии от Фомы Иисус выступает против деторождения: «Женщина в толпе сказала ему: Блаженно чрево, которое выносило тебя, и [груди], которые вскормили тебя. Он сказал ей: Блаженны те, которые услышали слово отца [и] сохранили его в истине. Ибо придут дни вы скажете, блажено чрево, которое не зачало, и груди которые не дали молока» (39 с. 259).  

Седьмая глава первого послания к коринфянам Апостола Павла посвящена вопросам брака. Павел не возбраняет брак, ратует за соблюдение супругами своих обязанностей, дабы избежать блуда. Брак для Павла есть уступка человеческой сущности или, точнее, сложившимся социокультурным нормам. В отличие от проповеди Иисуса, Павел не настаивает на полном разрыве с семьей, хотя и признает безбрачие высшим состоянием, нежели супружество: «Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе» (I Кор. 7, 7). Девственность, вслед за безбрачием, - положительное качество человека: «Относительно девства я не имею повеления Господня, я даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным. По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так» (I Кор. 7, 25. 26). Вступающие в брак, по Павлу, не грешат: «Но таковые будут иметь скорби по плоти» (I Кор. 7,22). Безбрачие здесь тесно связано с эсхатологическими чаяниями первых христиан: «Я вам сказываю, братья: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; … И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (I Кор. 7, 29. 31). Далее Павел развивает идею отказа от мирских связей (главные из которых межличностные), которые, согласно христианской проповеди, препятствуют в полной мере посвятить себя богу (в конечном итоге – христианскому учению), требующего полного подчинения индивида себе: «А я хочу, чтоб вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; А женатый заботиться о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботиться о Господнем, как угодить Господу, чтоб быть святою и телом и духом; а замужняя заботиться о мирском, как угодить мужу. Говорю это для вашей пользы, не с тем, чтобы положить на вас узы, но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения» (I Кор. 7, 32 – 35).  

Очевидно, что первые христианские проповедники, хотя и проповедовали безбрачие (т.е. не иметь семью), однако допускали возможность (и практиковали) путешествие и сожительство с женщиной вне брака. Апостол Павел, отвечая на нападки со стороны конкурирующих групп, сначала апеллирует к своей близости к Иисусу, которая призвана освящать его поступки: «Не Апостол ли я? Не свободен ли я? Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? Не мое ли дело вы в Господе?» (I Кор. 9,1). Затем Павел настаивает на праве свободного общения с противоположным полом: «Или не имеем власти иметь спутницею сестру, жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа?» (I Кор. 9, 5).  

Выражением христианской идеологии отрицавшей семейную мораль являются повествования о проповедниках, которые свободно сожительствуют со всякого рода девицами или живут за счет богатых, развратных матрон. Наиболее раннее из подобных сочинений «История Феклы», рассказывает о том, как девушка Фекла была обручена за молодым человеком. Однажды наслушавшись проповедей апостола Павла, она сбежала из дома и сделалась, так сказать, спутницею нашего апостола. За ревностное служение Павлу (и конечно Христу), Фекла удостоилась чести учить и проповедовать, и не могла не стать святой. В данном произведении мы встречаем описание апостола Павла, он был: маленького роста, лысый, с кривыми ногами, с выгнутыми коленями, с большими глазами, сросшимися бровями, с длинным носом. Заключает этот портрет замечательный, истинно христианский вывод: «он был очень симпатичен и был похож не то на ангела не то на человека» (40 с. 431). Теперь мы знаем, как выглядят христианские ангелы. 

Как бы ни была привлекательна «свободная любовь» и разврат, в конечном итоге, для христианских пастырей, идеологи христианства все-таки не могли не уступить человеческой сущности стоящей на пути культурного развития. В том же Новом завете, тот же апостол Павел увещевает: «Жены, повинуйтесь своим мужьям… Мужья, любите своих жен…» (Еф. 5, 22 – 25). 

«Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе.… И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф. 6, 1 – 4). Впоследствии, не дождавшись скорого пришествия Иисуса Христа, церковники стали даже ратовать за сохранение семьи, но только с целью приращения своего стада. Больше стадо – богатее церковь. 

Идейной основой призывов Иисуса к разрыву семейных, социальных, культурных связей является обезличивание индивида, утрата им социального статуса, дабы затем он влился в новую общность, имеющих родство только по признаку принадлежности к общине Иисуса. Разложение семьи христианской проповедью, уничтожение ее как социальной ячейки, возвращает человеческий коллектив к первобытным формам взаимоотношений между индивидами. Кровнородственные связи воспринимаются здесь как принадлежность к одному тотему – мифическому основателю рода или общины; у христиан – Иисус. Как говорит апологет Аристид Афинский: «христиане ведут свой род от Господа Иисуса Христа» (41 с. 25). У христиан названия мать, отец, брат, сестра в идеале имеют значение как признак поклонения общему божеству. Св. отец церкви Иоанн Златоуст так объясняет систему родства у христиан: «Ведь нет у христиан родства плотского, а есть только близость по Духу… Таким образом и скиф делается сыном Авраама, а сын Авраама становится для него более чуждым нежели скиф… То родство достойно награды, которое разделяет нас от людей порочных. В этом отношении не того мы называем братом, кто родился от одной с нами матери, но того, кто оказывает одинаковую с нами ревность. Так и Христос одних называет чадами Божиими, а других сынами дьявола, сынами противления, сынами геенны, сынами погибели» (32 IX с. 746), - это в частности относится и к нам.  

В отличие от христиан у нас семья является безусловной добродетелью, осетинская пословица говорит: «кто не любит семейную жизнь, тот вообще не любит жизнь людей» (17 с. 46), или «Когда домочадцы любят друг друга, то и бог любит их» (17 с. 46). Осетинская идеология не просто освящает брак, религиозная жизнь во всех ее формах обусловлена наличием семьи у осетина. Для совершения обряда-молитвы жена должна приготовить пироги, муж принести жертву произнести молитву, младший из мальчиков первым причаститься к молитвенным дарам. Христианин в своем культе никак не связан с семьей, даже при обряде крещения ему дают каких-то других, крестных родителей, растворяя и умаляя, тем самым, значение кровных отца и матери. Поклонник Иисуса свободен от каких либо условностей в отправлении культа. Он ходит в церковь между прегрешениями, от него ничего не зависит, культ за него отправляет поп, пасомые, составляющие стадо, всегда пассивны. Семья, будучи основой развитого в культурном отношении общества – «активное начало. Напротив системы родства пассивны» (42 с. 20). В религиозной практике осетинская семья, как единица, аккумулирует в себе активное отношение каждого члена, в зависимости от занимаемого им положения. 

Христианская идеология редуктивна, насаждение ее в осетинской среде, обусловлено стремлением разрушить традиционные межличностные связи, предполагающие активные, индивидуальные действия, взаимообусловленные определенным уровнем мышления. Христианство воспитывает в человеке эгоизм, даже заповедь о любви к ближнему должна исполняться из страха перед богом, это идеология личного спасения. Осетинская религия проявляется, прежде всего, в межличностных отношениях. Задача церковников и чиновников переориентировать индивида от внутренней ответственности к пассивному созерцанию и восприятию готовых решений и догм. Обезличенных субъектов, не помышляющих о возможности выхода за рамки тех идеальных условий, в которые они поставлены, легко сбить в послушную, управляемую массу. Ее, в зависимости от ситуации, можно гнать туда – налево, а когда понадобится туда – направо. В христианстве люди разделены на немногочисленный класс посвященных – жрецов – пастырей и остальную массу профанов – непосвященных – паству, иными словами на пастухов и стадо. От стада требуется повиновение воле попов, обусловленной страхом перед богом. 

В нашей религии нет разделения на пасомых и пасущих, соответственно нет антагонизма между ними. Осетинская религия – религия личности и коллектива. Христианство – религия пастуха и стада. 

В нашей религиозной жизни отсутствует практика почитания идолов, каких-либо предметов, фетишей. Еще Геродот отмечал, что «у скифов не в обычае воздвигать кумиры, алтари и храмы богам, кроме Ареса» (4. 59, 62), кумиром которому служил железный меч. В отличие от нас христиане поклоняются иконам – плоским, мобильным идолам, разного рода фетишам, «священным» предметам и т. п. Практика создания изображений, почитаемых в христианском культе, заимствована из античного искусства. 

Христианское идолопоклонство, или как его называют почитание икон, с самого начала вызывало ожесточенные споры (по иному у них не бывает) в христианстве. Например, знакомый нам любимец попа ортодокса Феофана (см. 66 с. 8) апологет Тертуллиан⁵ требовал запрещения искусства вообще, обуславливая его дьявольскими кознями: «когда дьявол, ввел в мир фабрикантов статуй, изображений и всякого рода призраков, то сия язва рода человеческого получила тело и имя, заимствованное от идолов. Таким образом, можно считать источником идолопоклонства всякое искусство, производящее идола какого бы рода ни было» (4 с. 118). Борьба между христианами, в вопросе о почитании икон, вылилась в иконоборческое движение в Византии в 8 – 9 вв. Иконоборцы уничтожали иконы, запрещали поклонение им. Непосредственное участие и руководство то одной, то другой из враждующих фракций вели византийские императоры, что и предопределило исход борьбы. «В 754 г., византийский император Константин V Копроним созвал собор и предложил объявить иконопочитание ересью и 300 епископов объявили иконы делом «богопротивным и дьявольским». В 787 г., жена императора Льва IV Ирина (развратница, мужеубийца, объявленная церковью святой!) собрала новый собор и предложила объявить почитание икон делом «богоугодным и святым». И пять сотни епископов предали анафеме всех противников икон. Император Лев V Арменин созвал в 815 г. новый собор, который проклял всех почитателей икон. Император Михаил II Косноязычный издал в 821 г. указ, чтобы «никто не смел приводить в движение язык свой ни против икон, ни за иконы». И архиереи признали это решение правильным. И, наконец, императрица Феодора (тоже «святая», хотя очень не святой и неправедной жизни женщина!) в 842 г. собрала опять-таки собор, на котором по единому ее слову сотни епископов вновь признали почитание икон «святым» и праведным делом и прокляли всех, кто, когда-либо думал или думает иначе»(7 с. 12). Поражение иконоборцев было обусловлено тем, что церкви в деле интеллектуального закабаления паствы, необходимо было изобразительное искусство, используемое «для усиления эмоционально – психологического и идейного воздействия на молящихся» (45 с. 119). 

Другим назначением икон является иллюстрация тех или иных положений христианства, иконы – богословие в красках. Словами теолога Григория Великого: «Изображения употребляются в храмах, дабы те, кто не знает грамоты, по крайней мере, глядя на стены, считали то, что не в силах прочесть в книгах» (45 с. 149). 

Христианское культовое искусство это ряд догматизированных правил, объединенных в канон, выход, за рамки которого запрещен. «Церковный канон имел своей целью создание стереотипной, догматизированной системы изображений сверхъестественного и тем самым выработки у верующих системы стереотипных образов. Такая система легко воспроизводится в сознании молящегося, как только он видит знакомые ему культовые предметы и изображения. В результате у него возникают интенсивные религиозные переживания» (45 с. 144), как рефлексы у «собаки Павлова». 

Идолопоклонство у христиан обезличивает и уничижает саму сущность человека. Их иконы, как известно, могут спасти целые страны от нашествия вражеских орд, стоит только обнести лик такой-то Бога Матери вокруг города и она непременно защитит его от неприятеля. Вот только от комаров она защитит, не может и от рекламы на телевидении тоже, и перед тупостью и жадностью чиновников она также бессильна.  

Искусство вообще и религиозное в частности весьма действенный способ обращения и влияния на человека, «миссия искусства заключается в том, что оно выступает как мощнейшее средство идейного и эстетического воспитания.… На эстетической основе посредством чувственно воспринимаемых человеком художественных образов, искусство формирует отношение личности (и общества) к жизни. Оно как бы исподволь, ненавязчиво, непринужденно, но органично, целостно и активно воздействует на ее волю, самочувствие, сознание симпатии и антипатии, эстетические идеалы. Оно прививает личности те или иные духовные ценности, помогает в выборе социальных ориентиров, эстетических критериев, эстетических и нравственных идеалов» (6 с. 76). Христианское религиозное искусство вводит человека в зависимость от внешних образов. 

В христианстве оно играет огромную, в некотором смысле, субстанциональную роль, являясь оболочкой культа, которая призвана воздействовать, прежде всего, на зрительные сенсоры. Передача религии в материальных или зрительных аффектах характерна для примитивных культур, отражает способ мышления людей архаики, «у первобытного человека преобладают зрительные впечатления. Он видит наружные, внешние предметы» (47 с. 21). 

В осетинской религии для ее трансляции используется действие – обряд, ритуал и слово – молитва, но никак не вещь, предмет. Христианство религия вещи, здесь огромное значение играют всякого рода предметы – реликвии, церковная утварь и т. п., весь этот блеск сверкающих фетишей должен завлекать людей, воздействуя на их глаза, одурманивая их мозги. Он должен скрывать отсутствие души, являясь соблазном для того, кто хочет продать, купить, украсть, разрушить, сжечь. Их церкви огромны и великолепны, или маленькие и без единого гвоздя, но также фетиши, без которых человек ничто. «Христианская архитектура деспотична, внушает людям мысль об их ничтожности, слабости, малости. Храмы призваны вызывать религиозно – мистические переживания у людей, используют эстетические чувства в религиозных целях» (46 с. 44).  

В отличие от христиан мы не строим гигантских культовых сооружений. Нашему богу не угоден бессмысленный труд, пот и кровь, проливаемые на строительстве «домов господних». Осетинский бог всеобъемлющ, его храм все видимое и не видимое мироздание, и мы живем в нем. «весь мир мой храм» - сказал осетин. Сакральные помещения на месте наших дзуаров никоим образом не подавляют и не могут возбуждать в человеке мысль о его ничтожности и никчемности. Форма наших праздников предполагает радость и любовь к богу и себе подобным. Христианина в храм гонит страх перед богом. Под тяжестью всех мыслимых и не мыслимых грехов, он приползает в церковь в надежде получить прощение и облегчение.  

Отсутствие у нас религиозного искусства, а также театрализованных обрядовых действий как у христиан, обусловлено демократизмом осетинской религии, направленном на воспитание и поддержание взаимоуважение среди людей. С другой стороны «реальная история культуры человечества показала, что чем ниже был уровень развития общества, тем больше места в нем занимали религиозные переживания, чувства, вера, а следовательно, тем более пышной была религиозно – культовая обрядность и наиболее гигантскими культовые сооружения и храмы» (46 с. 86). В отличие от христиан, мы не нуждаемся во всякого рода идолах, не делаем изображений. 

Наша религия живет в мыслимых нами же образах, представление которых требует хоть какой-то работы головного мозга и развития абстрактного мышления. Христианам не надо напрягать голову, чтобы представить себе своего бога или святых, вот они на картинках и даже подписаны, вдруг кто перепутает святых покровителей овец с покровителями баранов.  

Однако приходится признать, что в последние десятилетия, под пагубным влиянием Православия, у нас стали появляться изображения Уастырджи и других небожителей. Махарбек Туганов впервые, насколько мне удалось выяснить⁶, написал Уастырджи в иллюстрации к Нартскому эпосу, тем самым создал опасный прецедент. Ныне профанирующие субъекты мастерят образ небожителя на камне и бумаге, большие и маленькие, высокие и низкие, часто ничего общего не имеющие с осетинским представлением Уастырджи. Всякими поделками, включая того алюминиевого бэтмена из комиксов⁷, заполняются наши дзуёрттё, все это ведет к идолопоклонству, которого нет в нашей религии, к ее деградации. 

СНОСКИ 

4 У разных отцов церкви семь или восемь. 

5 Этот несчастный фанатик и мракобес так яростно боролся против еретиков, что, в конце концов, сам стал еретиком монтанистом 

6 Аргументацию В. А. Кузнецова, который видит образ Уастырджи в аланских бляшках-амулетах 7 – 9 вв. изображающих всадника (см. 65 с. 294) считаю неубедительной.  

7 Неужели наши досточтимые деятели всяких искусств не видят, что это ничем неприкрытое уродство. Или боятся задеть самомнение известного повелителя кислотных дождей? Очевидно видят, но боятся, что могут задеть и их самомнение. В Осетии ведь нет, неталантливых, нарисовал картинку – молодец, нарисовал картинку побольше – ты гений, похороним тебя на алее славы. 

(окончание статьи)